От альфы до омеги (СИ)

Дело, конечно, в перегрузках. Она просто не привыкла к такому обилию впечатлений, вот и тело реагирует странно. Беспокоиться совершенно не о чем.

Ирис вернулась в комнату. Нужно хоть немного поспать: экран требовал много энергии, а силы потихоньку убывали.

Обычно во сне она видела игры красок и произвольных форм, но иногда ее мозг формировал что-то посложнее, и тогда появлялись лица. Такое случалось нечасто, и эти сны скорее напоминали запись воспоминаний. Все, что произошло за день, повторялось словно бы в ускоренной съемке. Но на этот раз не было ни ярких красок, танцующих спиралями, ни записи событий дня.

Эмпориум стоял на скалах, уходивших в воды Алого Залива. Ирис никогда не бывала ни порту, куда приходили торговые и пассажирские судна, ни в квартале рыбаков, и море могла представить только по данным из библиотеки Центра. Как ни странно, записей об Алом Заливе там почти не было, только одна старая заметка в текстовом формате. Из нее Ирис поняла, что моря в основном зелено-синие или серые, и только благодаря особым водорослям залив Эмпориума бордовый.

И в ее сне море казалось кроваво-красным. Пологий холм спускался прямо к скальному обрыву, и высохшая трава волновалась на ветру. Небо нависало над головой плотным, плоским куполом. Темно-серые облака расходились рваными ранами, и солнце роняло по два-три луча то тут, то там.

Ирис обернулась. За ее спиной поднималась каменная твердь, и в зеве пещеры открывалось жерло печи. От нее полыхало жаром, и лицо Ирис опалило. Она в испуге отвернулась. Впереди скала обрывалась прямо в воду, а внизу ее ждали острые камни.

— Выбирай, — раздался голос.

Ирис вздрогнула. Мариэлла чуть наклонила голову; она не улыбалась, а только ждала. Вместо обычного форменного платья на ней было длинное черное, человеческое — как с журнальных картинок.

И как она здесь оказалась?

— Ты омега или человек? — спросила она. — Выбирай.

— Вы учили, что омеги — люди, — прошептала Ирис.

Мариэлла неопределенно качнула головой. Ее темные волосы трепал ветер, и Ирис вдруг заметила, что он выдирает прядь за прядью.

— Выбирать тебе, — сказала Мариэлла.

Ее волосы выпадали, словно их больше ничего не держало. Кожа плавилась, и черты растекались. Сначала овал лица вытянулся, потом по-птичьи заострился нос, сузились глаза, щеки покрылись пятнами, с ушей закапало биопластиком. Упала сережка с левого уха, потом с правого. По шее и груди побежали черные трещинки.

— Выбирай скорее, — глухо приказала Мариэлла.

Ирис было страшно, но вместе с тем она ликовала. Выбирать она не собиралась, а наблюдать за тем, как исчезает Мариэлла, было безотчетно приятно.

Трещинки поднялись по подбородку до самых глаз. Ткани плыли и распадались неопрятными хлопьями.

— Тебе придется, — прошептала Мариэлла.

Ее покровы плавились как кожа восковой куклы, скелет распадался кусками. Скоро от лица Мариэллы не осталось ничего кроме белой маски, а потом и она разошлась, оголив системы в черепе.

Ирис вдруг поняла, что все это время чувствовала человеческие страх и торжество. Она не изображала их, переводить было нечего — она ощущала их сама. Это было странно и вместе с тем знакомо, как будто бы она вспомнила нечто, что знала всегда, но никогда не замечала.

А потом вместо Мариэллы появился Человек-Без-Имени. Сначала он улыбался во все лицо, а затем принялся хохотать. Его черты искажались, как у Мариэллы, текли и расплывались, но он все равно смотрел на Ирис — нежно и весело, как будто ничего не замечал. Откуда он взялся и куда пропала Мариэлла, Ирис не поняла, а Человек-Без-Имени все стоял, молчал и смотрел, словно ожидал от нее ответа.

— Уходи, — прошептала Ирис. — Уходи!

Наваждение рассеялось только к утру. Когда первые лучи солнца протянулись через зеленоватые рамы до самого дальнего угла грязной комнаты, Ирис поняла, что это был просто сон.

Чувствовать она не умела. Человеком она не была. И выбирать было не из чего.

Глава 8. Рикгард. Горничная, невысказанная благодарность и конец

Против обыкновения, Рикгард проснулся поздно. Часы в гостиной успели отстучать одиннадцать, когда входная дверь звякнула, и в дом вошла горничная. Лицом к лицу он с ней встречался очень редко, да и имени толком не помнил. Это была женщина неопределенного возраста, с бурой кожей и сухими руками, и, столкнувшись с Рикгардом, она предпочитала не поздороваться, а недружелюбно отмолчаться. Но сегодня она не только заговорила. Она вошла прямо в спальню и бесцеремонно закатила в угол комнаты ручного робота-уборщика.

— Нужно рассчитаться за месяц, — сказала она, окидывая Рикгарда безразличным взглядом.

Он как раз натягивал рубашку, брошенную с вечера прямо на пол.

— Мне сказали, это окончательный расчет, — добавила она сухо и поджала губы, как будто Рикгард оскорблял ее своим присутствием.

Тот раздраженно встряхнул мятые брюки и неловко сунул ногу в штанину.

— Как это окончательный? — не понял он.