От чистого сердца

Что такое «постреливают», я скоро поняла: в первую же поездку попали под обстрел. Страшно было не сказать как. Мы как раз выступали в каком-то клубе. Концерт прервали, всех – и артистов и зрителей – заставили встать вдоль стен, и мы ждали с замиранием сердца, когда прекратится грохот орудий. Проехали несколько городов, все были в постоянном напряжении, плохо спали, нам давали подробные инструкции, куда можно ходить, куда нельзя, что делать, если… В общем, весь наш коллектив был на военном положении. Страшное было время.

Но кроме страха было и другое – тот теплый сердечный отклик, который мы получали от солдат, ради которых приехали на войну. Их счастливые глаза, благодарные улыбки, они не всегда умели выразить словами то, что чувствовали, но я видела, как важно для них слышать наши песни. Наш приезд был для них почти как весточка из дома, поэтому и относились они к нам с нежностью и заботой.

Почти на всех выступлениях первые ряды были заполнены ранеными. Солдаты с забинтованными руками, ногами, головами сидели и не отводили глаз. Это были те, кто мог ходить, а потом мы поехали по госпиталям, пели для тяжелораненых, кажется, в Кабуле, уже не помню точно. Госпиталь был большой, столько глаз, наполненных болью, страданием, тоской по дому. Иногда я не могла сдержаться, чтобы не заплакать. Они часто обнимали меня, говорили ласковые слова, спрашивали, из какого советского города мы приехали, отдавали письма, просили по возвращении передать родным. Специально для этих солдатиков я пела особенно душевные песни: «Мама», «Край березовый» и не только… все те, что вызывали в душе тепло и покой, воспоминания о доме.

Эти выступления были самыми трудными и важными – в военных гарнизонах, госпиталях. До сих пор помню самый необычный и трагический концерт – в Кандагаре. Мы жили на территории воинского гарнизона, и кто-то из музыкантов поймал в приемнике волну переговоров вертолетчиков. Оказалось, что прямо рядом с нами горел в небе вертолет. Тут же – взрыв, лопасти врезались в землю, погибли демобилизованные солдаты, летевшие домой. Это случилось за час или два до концерта. Я иду на сцену, а меня всю колотит, сил никаких. И публика сидит как каменная. Но подходит генерал, командир гарнизона, и говорит: «Спойте «Огромное небо». У меня слезы градом, говорю: «Я не смогу!» А он налил полстакана коньяка, приказал выпить, говорит: «Война есть война». Я вышла на сцену, лишь сказав, что песня посвящается погибшим вертолетчикам. Это было, пожалуй, лучшее исполнение той песни. Зал плакал. Потом стояла мертвая тишина, и все встали… Я об этом и сейчас не могу спокойно вспоминать – мурашки бегут по спине.

Всего довелось ездить в Афганистан три раза. В последний приезд случился эпизод, запомнившийся навсегда. Тогда начался вывод наших войск. После одного из концертов ко мне подошла группа солдат, и они сказали, что будут прикрывать вывод войск и многие из них не вернутся на Родину: «Напишите нам что-нибудь на память». Я смутилась, не знала, какие слова найти, но потом написала: «Дай Бог вам всем выжить и вернуться домой». От них писем домой было больше всего: так у меня сложилось несколько огромных пакетов с почтой, привезла, и уже из дома, в Ленинграде, звонила их матерям, невестам, женам, сестрам – чтобы передать весточки. Делала я это с особым чувством – чувством долга, мне выпала большая честь хоть как-то помочь нашим солдатам дотянуться до родного дома, хотя бы через письма связать их с родными, облегчить им тоску по дому. Я выполнила каждое обещание, данное нашим мальчикам в Афганистане. Письмо каждого попало в руки родных. И потом, даже спустя годы, иногда на мои концерты приходили те, кого я видела тогда, в том аду. Хотя встречи эти были очень редкими. Я уже меньше стала гастролировать, да и им, вернувшимся покалеченными, усталыми, опустошенными после этой войны, не очень хотелось ходить по концертам. К тому же большинство из них были из глубинки и в большие города им трудно было добраться.

В Афганистане я общалась не только с простыми людьми, но и с высокопоставленными персонами, с главами правительств, чиновниками, а они менялись там довольно часто. Я даже с ними целовалась, что на Востоке запрещено.

С Нур Махаммедом Тараки, премьер-министром Афганистана в 1978–1979 годах, пила вино, хотя он мусульманин (но говорил, что в Америке научился это делать).

С Хафизуллой Амином я танцевала. Женщинам там не полагается танцевать в мужской компании, но мне разрешили: «Вы из Европы, ладно, танцуйте с нами». Люди они все были суровые, военные, но меня спасло мое зеленое платье, у мусульман это священный цвет.