От дороги и направо

– В Павлово, сынок.– Сказала бабушка и почему-то подтянула мешок поближе к ноге.

Сзади  послышались веселые и громкие мужские голоса. И через пару минут на остановку быстрым шагом зашли два парня. Один огромный как будто сделанный из двух человек вверх и в стороны. Другой – невысокий, но страшно мускулистый. Он был в легкой футболке и мышцы буграми выпирали из неё, как будто под футболкой парень прятал много больших и маленьких воздушных шаров.

– Ты тоже в Павлово? – спросил Пахлавона огромный.

– Я не знаю, куда мне,– грустно ответил Пахлавон. – Я работу ищу. Уже  скоро месяц как ищу.

И он рассказал парням свою невеселую историю. Те слушали, не перебивая, качали головами и присвистывали в особо острых местах рассказа. А когда Пахлавон закончил и уперся взглядом в асфальт, тот что поменьше сказал.

– Давай, поехали с нами в Павлово. Там тебе и работать будет хорошо, и жить будешь как человек. И протянул руку: – Женя. Наиль, – подал свою пятерню размером с лопату второй.

– А я Пахлавон – впервые за последний месяц улыбнулся Пахлавон.

Вот так его мытарства и закончились. Он прекрасно влился в ватагу, его все берегли и любили за доброту, умелые руки, восточную мудрость и за то, что готовил он еду как шеф повар дорогого и почитаемого гурманами ресторана.

Об этом Пахлавон  рассказывал мне уже на обратном пути в ватагу. Моториста мы застали на месте. Он был пьян почти в дымину, но держался молодцом и слова произносил членораздельно, хотя и путано. Из его зашифрованного литром самогона сообщения  я понял главное. Паром на Тумботинском берегу будет ремонтироваться еще не одну неделю. Никак туда из Нижнего не привозят пока какие-то нужные запчасти. То есть переправа из Павлово в Тумботино мне не светила, считай, до осени.

Мы шли обратно уже к вечеру, загребая туфлями песок и  сладостно вдыхая пахнущий невинностью планеты речной бриз.

До ватаги оставалось два километра и полчаса быстрого хода. До моего родимого дома становилось так невозможно далеко, как до моей старости.

И так же невыносимо долго, как издалека веками течет река Волга. А мне двадцать восемь лет, которые некуда деть и нечему посвятить.

                    Глава десятая

Как ни грустно и медленно несли мы каждый в своей душе увесистый груз  воспоминаний о мытарствах Пахлавона, а к ватаге приближались всё равно быстро. Песок, пролезающий своей почти неосязаемой пыльной сущностью в туфли, превращался там в иголки, шпильки и канцелярские кнопки. А, может, даже в наждачную рваную бумагу. Он проедал носки и издевался над кожей как садист-дознаватель с многолетним опытом выбивания из подозреваемого правды. Ноги были горячими, чувствовалось, чуть ли не до колена. И мне казалось, что кожи под носками ужи и нет. Вот сниму сейчас в ватаге туфли и выяснится, что под носками нет ничего. Ног нет. И останусь инвалидом. Дадут мне первую группу и хорошее пособие, на которое я спокойно и комфортабельно заживу наконец, не делая ничего. Ни краску не буду катать в бочках с откоса, ни журналистикой не стану себя изматывать, а начну писать одни только песни и рассказы, не выходя из дома. При мелькнувшем образе дома родного как-то легче стало переносить песочную пытку и вскоре мы уже добрели до костра.

  Парни, похоже,  жгли доски, но крашеные нитрокраской. Яд, безжизненно прячущийся в ней, засохшей и потерявшей смачный колор, просыпался в огне и радостно губил всё в округе. Бриз с Оки как вентилятор раздувал удушающий привкус ацетона и нитрата целлюлозы по побережью, которое страдало всем своим существом, заполненным бабочками, цикадами, всякими паучками с жучками и птицами на хлипких ветках кустарников. Костер высвечивал только лица, затылки и большой чан, зависший над оранжево-фиолетовым пламенем на двух рогатинах по бокам и толстой    арматурой, держащей ручку чана, в котором кипела вода и заваривался крепкий чай.

По количеству высвеченных объектов я понял, что у нас гости. Вокруг костра громко разговаривали и смеялись семь человек, а седьмым вообще-то был я. Пахлавон шестым. И мы ещё только подбирались к костру. Он был и маяком, и очагом, и хоть временным, но домом. Мы подошли тихо и никто не заметил как Пахлавон примостился, скрестив ноги, за безразмерной спиной Наиля, а я опустился на корточки  возле Толяна. Гости были знатные. Сам бугор. Ватаг. Генерал песчаных побережий. Он был в белой  рубахе навыпуск, в шляпе из тонкого фетра и кофейного цвета шелковых брюках, которые заканчивались бежевыми туфлями на  приподнятом каблуке. Ватаг, видно было, не так давно хорошо выпил и закидал сверху выпитое шашлыком, запах которого я бы, наверное, отловил бы сейчас и за километр. Он был весел и добр, говорил мягко и не спеша. И улыбался. Что он говорил – не важно, байку какую-то травил. А вот наряд его имел значение. Так элегантно он обычно не одевался.

– Чего стряслось-то? – тронул я за плечо Толяна. – Праздник что ли какой? Бугор зачем приехал?