От дороги и направо

– А у  Женьки день рожденья завтра, – Толян прикурил папиросу от огрызка почти остывшей крайней доски. –  Поздравить приехал. А завра ватаг в Нижний едет на три дня. В Главрыбхоз. Будет нам спецодежду выбивать. И пару бредней. Сидим на рыбе, можно сказать, а ходим покупать в холодильник к чеченам за три километра. Дурь полная. Женька вон ловит руками по три штуки за раз. Так не хватает же. Рыба там тоннами плавают.

– А второй кто? – я взял у Толяна тлеющую  щепу и тоже прикурил «Север».

  Толян потянулся, как с утра при подъёме, и щлепнул ладонями по коленям. -Второй, это как раз мужик и этого самого Главрыбхоза. Бугор его позвал вроде как на юбилей артели. На десятилетний. А сам покормил его хорошо в Павлово, сувениров всяких надавал. Вон двустволка лежит, видишь? «Белка» называется. Модная. Это один из сувениров. Остальные вон в том чемодане. Не знаю что там. Но не кирпичи точно. Толян хмыкнул и кружкой зачерпнул из чана чай, испускавший таниновый разогретый туман и вполне зарубежный аромат. Чай он протянул мне и достал из кармана две карамельки в синей обертке.

– Сливовые! – похвалил он конфеты и сходу впрягся в разговор с ватагой ни о чем, который шел, похоже, давно, но сам по себе никакой смысловой нагрузки не нёс.

Дело шло к ночи. Было уже часов десять с хвостом. Гость  неприлично зевал от разыгравшегося в организме коньяка или хорошей водки, глядел на часы и временами пихал в бок ватага. – Давай, поехали уже. Ещё к Нейману надо заехать, он мне замок для гаража сделал. Забрать надо.

– А что, десять лет уже ватаге? – я снова повернул Толяна к себе лицом.

– Десять было два года назад.– Толян опять хмыкнул и вытер губы липкие от сливовой карамели. – Но это ж не юбилей. Сам подумай: легче нужного человека выдернуть к себе на юбилей или просто упросить бухнуть без причины?

Ватаг поднялся, гость тоже. Ватаг взял тяжелый чемодан. Гость – ружьё.

– Ну, пацаны! – воскликнул бугор как в театре. Пафосно. – Еще раз нас всех с юбилеем, а Жеку с восемнадцатилетием, как всегда!

Все захлопали в ладоши, отчего незатухающий костер стал метаться  в стороны отрывающимися от тела огня язычками да искрами.

– Стас, ты подойди ко мне на минутку, – махнул мне белым рукавом рубахи бугор.– На пару слов и мужицких объятий.

А я думал, что он меня и не увидел вообще. Сидел-то я, прикрытый пеленой дымки от костра и спиной Толяна. Я поднялся на ободранные песком несчастные свои ноги и пошел за ватагом, уходящим медленно и неровно в темень. Такая у него, видно, была метода индивидуального общения. Подальше от любых ушей и глаз.

– А ты чего, Стасик, такой ненормальный путь домой себе сочинил? – спросил ватаг, включил зажигалку и поместил её между нашими лицами. -Чего бы тебе не поехать в Нижний в свою газету, да не взять у редактора денег на дорогу? Скажи  – родители приболели, домой зовут срочно. Ты задание от газеты выполнил? Выполнил. Отдай редактору что написал. Забери паспорт, займи до приезда домой денег, да и дуй пока трамваи ходят. А?

– Не могу. – я глядел на ватага в упор и, наверное, взгляд у меня выражал всю дурь моего характера и несуразность диковато самоуверенной натуры. – Я не могу так. Меня человек на работу хочет взять. Ждет от меня хорошего. Надеется, что я дополню свежим пером его сложившийся коллектив. А я приеду сейчас и скажу: – На, Саша, тебе твои тряпочки, отдавай мои куколки, а я домой валю. Клал бы я хрен на твою веру в меня, на всю контору и на единый в творческих замыслах коллектив. Давай мне  ещё раз денег и жди когда я тебе их пришлю. Если пришлю, конечно. Дерьмо – ваша газетка, а я кручу педали домой, в свою хорошую газетину!

  Обнимемся, щеками потрёмся и разбежимся, счастливые тем, что я ему чего-то там написал, о чем они уже сто раз сами писали, а он ещё раз денег отвалил под честное слово абсолютно чужого и  непонятного чудака на букву «Ч». Или  на букву «М». Я лучше не буду человека против шерсти чесать. Доберусь домой, отошлю ему репортажи, которые не устареют никогда. А он мне на адрес паспорт пришлет. Честно будет и без обид с денежными накладками. Он мне уже дал денег на командировку. Второй раз просить – язык не хочет. Совестно. Фактически  я ему покажу, что  их газета мне не нравится и работа, которую сделал – тоже. Сам доберусь.

Ватаг погасил зажигалку и закашлялся. Наверное, бронхит когда-то поймал основательный. Он прошел метров десять вперед и сказал из темноты:

– Ну, может, ты и прав. У вас, пацанов, сейчас борьба с жизнью и за неё другая. Не как у нашего поколения. Ладно, как обещал – денег дам. Работаешь хорошо. Ребята сказали. Жди тогда.

  И он превратился в ходячий удаляющийся кашель, который влажным ветром несло обратно к костру. Я повернулся и пошел на огонь. На фоне тающего пламени и тускнеющих искр увидел приближающийся силуэт гостя. Он шел , мотаясь в стороны как детская игрушка, подвешенная на резинке. Он пел какую-то неизвестную народную песню, а ружьё тащил за собой по песку на ремне.

– Ну, давайте вы тут, не балуйте шибко, – промычал он, тенью скользя мимо меня.