От дороги и направо

Так я где-то почти месяц за ней наблюдал. Понимаю, что мужик так не должен делать, что сам себя я в скотину непарнокопытную превращаю. Опускаюсь и теряю мужскую честь и достоинство.  Но справился с собой кое-как. Еле-еле. Перестал шлындить за ней. Выпустил из виду. А душу-то рвёт на части всё равно! Такое, было дело, представлю себе про неё, что аж зубы скрипели и башку туманило. Но я держался. Так больше и не пошел ни разу за ней. Но стал у её дома вечерами сидеть. Ждать. Приходила когда в восемь, когда в десять вечера. Почти всегда одна. Я смотрел из глубины двора как она идет. Не качается ли? Не поддала чего покрепче? Да нет, вроде всегда в форме была. Ну, красавица, блин!!! Ты бы сам влюбился.

Ага, опять отвлекся я… Короче, один раз в пятницу часам к десяти идет, значит. И не одна, блин!  А вот ты думаешь, что с этим, который в батнике и золотых часах? Хрен там. С длинным этим. Под ручку шли. К подъезду подходят и не разбегаются. Ну, проводил ты чужую женщину вечером домой – молодец. Герой!  Делай ручкой и вали на скорости пока трамваи ходят. Нет – стоят, кукуют. Не, воркуют правильно будет… Потом он к ней наклоняется, лепечет что-то и носярой своим длинным как у Буратино прямо в прическу её вставляется. Вот на этом кадре фильма меня и подняла чёртова сила поганая. Я из темноты – к ним под фонарь.

– Привет! – говорю спокойно. – Целоваться будем или ты, жердь, так помрешь, нецелованным?!

– Ты что себе позволяешь! – это она мне. Я, значит, себе позволяю, а он, хмырь болотный, пришел сюда с чужой, повторяю, бабой в песочнице поиграть, птичек на деревьях послушать.

И что на меня навалилось – не помню. Как так вышло, что я его как штангу толчком поднял на вытянутые руки? А в нём там килограммов шестьдесят пять и было-то… И я его, значит, подержал наверху с минуту, а потом бросил на стенку дома правее двери. Стенку он долбанул довольно крепко. А потом ногами упал на асфальт, а верхней половиной своей  – на травку и на цветочки. Я смотрю: по стене кровь книзу стекает. Не ручьём, но пятно ползло не маленькое. А сам он лежит молча и неподвижно.

Верка ходу в подъезд и уже из квартиры, слышу через открытое окно, звонит в милицию. – Тут убийство! – кричит.– Улица такая, дом такой-то. Убийца мне знаком. Знаю его.

Меня, конечно, как ветром сдуло. Стыдоба. В голове черти носятся, ничего не понимаю и мало чего помню. Только и помню как на руках его держал и потом вижу как кровь густо сползает красными языками со стены.

Очнулся на берегу Волги. Сколько времени прошло – не могу сообразить. Отсиделся  на ступеньках гранитного парапета, которые прямо к воде спускаются. Пошел  умылся. Что-то начало вспоминаться. Общая картина не прорисовывалась, но было понятно только одно: парня я грохнул, похоже. А Верка – сволочь. Сдала меня. Значит никуда идти нельзя. Ни сегодня домой, ни завтра на работу.

Вот с этой минуты жизнь моя перевернулась ногами вверх. Испуга не было, но колени и руки дрожали. И холод пролез в тело. Злой и липкий, как весной перед тем, как растаять. Мысль была одна всего, но страшная. Я догадался, что рухнуло всё, что выстроил до этого мгновения. Рассыпалось и разлетелось  с волжским ветром к чертовой матери, а то и подальше. Надо было что-то делать. Я добежал до ближайшего телефона-автомата, С трудом трясущимися руками вытащил из кармана мелочь, нашел двушку и позвонил отцу. Рассказал всё. Отец помолчал минуты две. Потом сказал тихо: – Будь у дяди Миши через полчаса.

Отец умный мужик. Телефон-то наверняка уже прослушивали. Но кто такой дядя Миша Верка не знала вообще. Значит, там искать не будут. Я пришел к нему раньше отца. А он, оказывается, давно уже сидел напротив дома и смотрел – не идет ли кто за мной. Ну, прямо детектив целый.

Дядя Миша, это друг отца с детства. Мощный мужик. В смысле – умный.

Он сказал, чтобы я три дня отсиделся у него, а потом он на такси ночью вывезет меня за город. Там мы с ним поймаем попутку до Иваново. От нас часто фуры туда ходят. В Иваново я должен найти по адресу от дяди Миши Елизавету Сергеевну, директора восьмой ткацкой фабрики. Она меня передержит в их ведомственной гостинице неделю. Дядя Миша уже с ней переговорил мо межгороду. А Елизавета в это время согласует с нужными людьми мой переезд в город Горький. Там есть знакомые, которые меня устроят физруком в пионерский лагерь. На оставшиеся два сезона. Лагерь этот в живописном, но зато очень глухом месте стоит. Рядом с городком Павлово-на-Оке. Вот там и пережду ажиотаж в Ярославле. А отец найдет как мне сообщить обстановку и скажет, что мне делать дальше. Я жил у дяди Миши. На второй день вышел на улицу. Сел во дворе на скамейку. Дышу. Читаю газету городскую. Дядя Миша дал. Вдруг меня за плечо кто-то взял. Оборачиваюсь  – а это Коля Васнецовский, мой товарищ по сборной области. Тяжеловес. Он так удивился: – Тебя, говорит, мусора с огнями ищут. Вроде, убил ты любовника жены. А ты тут сидишь, отдыхаешь. Молодец! Смелый! Отважный! Ну, сиди, сиди…