От голубого к черному

Стив кинулся на Карла, ударив его по ребрам. Карл не шелохнулся. Я слышал плач Салли где–то за распахнутой дверью. Стив бросился на Карла, нанеся еще один удар. Он пришелся по лицу. Внезапно Карл взорвался. Он сильно ударил Стива в живот, а затем впечатал кулак в его рот. Еще три–четыре спокойных удара, и Стив тяжело рухнул в дверном проеме. Его лицо было залито кровью. Карл вышел на улицу, я последовал за ним, закрыв за собой дверь. Салли стояла на дороге с открытым ртом, лицо у нее было мертвенно–бледное. На улице цвета были неразличимы, только тусклый свет фонарей и плотная масса теней.

Я подошел к ней.

— Ты в порядке?

Она кивнула, уставившись на меня.

— Что случилось? — спросил я.

— Что случилось? На меня напали. Ты видел. Эта свинья спустила меня с лестницы. Я звоню в полицию, сейчас же.

Она посмотрела по сторонам, но телефонных будок поблизости не обнаружилось.

— Я так просто не уйду.

Шторы в окнах квартиры Натана и Стива были плотно задернуты.

До меня доносилась музыка, громыхавшая на третьем этаже, высокие ноты, оседлавшие басовые волны. Красное вино поднялось у меня в горле, мне пришлось закрыть глаза. Когда я их открыл, Карл стоял между нами. Он положил руки нам на плечи.

— Давайте уберемся отсюда, — сказал он. — Прежде чем он кинется за нами. Или они найдут его.

Мы быстро пошли по дороге в сторону Сноу–Хилла. Было немного за полночь, народ все еще толпился в очередях возле клубов, на дороге преобладали черные машины такси. Каждого из нас по одиночке можно сбить с ног, но вместе мы могли идти вперед. Карл, казалось, больше не испытывал тяги к насилию. Похоже, он с трудом понимал, где находится. Я сосредоточился на ритме ходьбы.

— Меня это так бесит, — возмутилась Салли, когда мы подошли к стоянке такси возле стеклянного здания почтамта. — Эти педики притворяются, что обожают женщин, хотя на самом деле они могут выносить только тупых сучек, которые ими восхищаются. Мудачье они все. — Она невесело рассмеялась. — Я не гомофоб, честное слово. Просто не понимаю мужчин, которые ненавидят женщин.

— Так что же там случилось? — спросил я.

Салли тупо посмотрела на меня, затем покачала головой.

— Просто тот парень оказался мудаком. Не помню, что я сказала. Он завелся по поводу… хрен знает чего. Я не знаю.

Я понял, что теперь уже невозможно разобраться, кто что кому сказал и что все это значило. Но было поздно. Завтра станет легче. Мне не нравятся мужчины, способные поднять руку на женщину И мне не нравится моя полная неспособность справиться с кризисной ситуацией, сегодня я в очередной раз в этом убедился. Такси Салли уехало, она скрючилась на заднем сидении, превратившись в невидимку. Карл стоял неподвижно.

— Поехали домой, — сказал он. — Нам завтра записываться.

В такси по дороге к дому Карла мы не касались друг друга.

Примерно через неделю после этого одна из сессий была сорвана. Мы записывали одну из тех композиций, что мы так никогда и не использовали, маленькая, холодная вещица о человеке, страдающем бессонницей, он выходит на прогулку посреди ночи и обнаруживает, что улицы заполнили зомби. Мы с Йеном старались придать ей драйва, а Карл упорно пытался разрушить структуру — привнести панику и смятение. Такой подход удачнее сработал в песнях, записанных для второго альбома, но здесь, даже после того как мы записали «Фугу», это казалось тупиком.

После долгих часов бесплодных попыток, я предложил Карлу использовать вокодер, чтобы достичь эффекта дезориентации, о котором он говорил. Карл посмотрел на меня так, будто я пытался впарить ему двойное остекление.

— Ты можешь хоть на одну долбаную минуту перестать думать, как машина? Вся техника на тебе, верно?

— Так и должно быть, — отрезал я.

Карл разъяренно уставился на меня, я уставился на него в ответ. Немногие на это были способны. Затем он рассмеялся, снял гитару и бережно поставил ее на пол.

— В паб, — сказал он и вышел за дверь, прежде чем Пит успел его остановить. Йен пробормотал что–то по поводу Рейчел, вечеринки с карри и отправился домой.

Солнце садилось, черные тени вытянулись, будто прутья клетки. Я нашел Карла в «Таверне Кузнеца», он пил виски, пялясь на стену, увешанную фотографиями индустриальных пейзажей.

— Замечал ли ты, как странно выглядит огонь на черно–белых фотографиях? Такой чистый, точно дым — это просто тень. Ни жара, ни пота. — Он осушил свой стакан, разгрыз ледышку. — Возьмешь мне еще выпить?

Мы сели и поговорили. Это был трудный разговор. Он извинился за этот спор, за сорванную запись, за Дженис и даже за Элейн; но я так и не смог заставить его сказать, что же его гложет.

— Песни не такие, — сказал он. — Они неправильно звучат. А может, с ними все в порядке, и ошибка только во мне. Ты как думаешь?

Я даже не стал пытаться ответить. Мы поговорили о том, как сделать так, чтобы слова соответствовали музыке, Карл все еще сомневался в своих способностях гитариста, но у меня не было настроения утешать его эго. Никто из нас не мог себе позволить постоянно покупать виски в барах, но сейчас у нас были наличные.