От голубого к черному

Мы встретились с Рейчел и Йеном в баре отеля в шесть часов и отправились в ближайший ресторан подзаправиться рыбой с картошкой. Они о чем–то поспорили и теперь пытались помириться, обмениваясь тихими нежностями и осторожными прикосновениями. Мы перебрались в маленький паб со стенами, обшитыми темным деревом, — та разновидность декора, что кажется фальшивой, когда ты в Англии. Мы распланировали наше получасовое выступление, включив в него новую песню, которую до этого играли только на репетициях. Мы так толком и не протрезвели, хотя Карл беспрерывно курил, пытаясь ограничить себя в выпивке и сохранить под контролем свой страх сцены. Я видел, как он выходил на сцену и куда более пьяным, чем сейчас, но это сбивало его с ритма.

Поспешно вернувшись в отель за гитарами и барабанными палочками Йена — особая пара, которую он купил в Гластонбери и использовал только на концертах, — мы отправились до «Скрипача» и добрались как раз ко времени саунд–чека. Он прошел не слишком хорошо, гитары звучали довольно грязно, звук куда–то проваливался. Точно церковные колокола под водой. Звукоинженер сперва обругал нашу игру, а затем заявил, что на живом выступлении это не имеет значения. Карл сознательно сделал звук своей гитары более резким и рваным, чтобы замаскировать нехватку чистоты. Мы начали сожалеть о том, что приехали без своего сопровождения, без Мартина–то можно было легко обойтись, но Алекс или Джим нам бы сейчас пригодились. За сценой я попытался приободрить ребят:

— Просто играйте, твердо и жестко. Когда в зал набьется публика, звучание станет лучше. Они поглотят эхо.

— Для этого–то они и нужны, — сказал Карл, — без них музыка не может стать настоящей.

Мы взяли по банке пива в баре, где собралось около сотни человек: ребятишки в майках с Nirvana и Husker Du, с торчащими волосами и обведенными черным карандашом глазами. Когда появился «Черный камень», из ниоткуда вдруг появилось гораздо больше народа. Это явно была местная команда — панковский квинтет с двумя вокалистами, парнем и девушкой. Под их музыку публика прыгала и дергалась как безумная. Звук был сырой, ударные звучали слишком громко, но вокал было слышно неплохо. Мне понравилась идея использования двух голосов, один ведет мелодию, а второй крадется за ней со зловещим, повторяющимся бормотанием. Темы песен были почерпнуты из фольклора и разных страшилок: вороны, утопленницы, похороны. По крайней мере, подумал я, это можно слушать.

Когда их выступление закончилось, мы поспешили за сцену и влили в себя еще пива, пока настраивались. «Скрытые раны», четыре тихих парня из Корка, прошли мимо нас и поздоровались. Их менеджер Пол был другом Карла, он–то и устроил нам это выступление. Карл открыл для него банку пива, и мы уселись за низким столом, слушая новый альбом The Cure, грохотавший из динамиков. Первая песня, «Открыто», была самой мощной песней из всех, что они написали. Она следовала вниз по спирали, точно пьяный на вечеринке, переходя от маниакального возбуждения к глухому отчаянию.

Наше выступление прошло на удивление хорошо, учитывая то, что мы были здесь совершенно неизвестны. На «Третьем пролете» парочка панков принялась прыгать поверх толпы, хотя во время второй паузы/ударной секвенции в конце они исчезли из виду. Звук по–прежнему был мутный, лидер–гитара и бас едва отличимы, но барабаны Йена прорывались с холодной четкостью. Следующей мы сыграли «Загадку незнакомца», стоя в темноте, повернувшись спиной к публике. Когда Йен рассмеялся в микрофон, мы с Карлом развернулись и сыграли резкий, рваный металлический финал. Затем, не останавливаясь, мы начали упрощенную версию «Ответа». Публика в первых рядах бешено дергалась, сзади безмолвствовала и не шевелилась. Меня трясло от прилива адреналина, я жалел, что столько выпил.

Следующей мы сыграли новую песню «Из глины». Мы ее так и не записали, хотя из нее вышел бы хороший би–сайд. Она была короткая и быстрая, с тяжелым басовым риффом и легкой воздушной соло–гитарой. Карл пел текст как заклинание. Он пел об убийстве ребенка на строительной площадке. Это было до дела Булджера, и я не думаю, что он имел в виду какого–то конкретного ребенка. Финал был горьким и обескураживающим: «Растерзай и выкинь/ Ты, кукла из глины/ Ты, любовник из глины/ Разбитый и распластанный/ Эти люди — из глины/ Наши дети — из глины». Последние слова произносились под стук барабанов. Мы продолжили «Его рот», потом «Текучая и стоячая вода», с новым финалом, тем, что Карл придумал в Хэнли. Теперь кое–кто из публики перед сценой раскачивался, вытирая с лица кровь после диких танцев, ряды бледных лиц колыхались взад–вперед, когда звук нарастал. Карл казался удивительно спокойным, точно ярость аудитории нейтрализовала его собственную злость.