От грозы к буре

Отец Варсонофий вздохнул, крякнул сокрушенно. Он к тому времени поглавней причину их отступления, по реке плывущую, узрел. Ну и как тут быть, когда и лгать грех, но и разочаровывать не хочется?

— Без него, конечно, тоже не обошлось, — уклонился он от прямого ответа.

— Но и без ратей, кои нам в подмогу князь Константин прислал, тоже, — веско добавил воевода. — Да вон и они, — указал он в сторону Хупты, по которой легкокрылыми чайками одна за другой взрезали гладь воды русские ладьи.

— Одна, две, пять, девять, два десятка, — пробовал кто-то считать вслух, но на третьем сбился.

— Чьи вы, братцы?! — истошно заорал Ядрила.

В ответ с ладей вразнобой полетело:

— Костромичи! Ярославцы! С Углича! С Унжи!

— Ах ты, завозился я тут, а мне ж к молебну готовиться надобно, — засуетился отец Варсонофий, цыкнув на своих служек, чтобы бежали немедля храм к торжеству готовить.

— Во избавление и спасение? — уточнил воевода.

— Не токмо, — приостановился священник и пояснил строго: — Это у нас во граде ныне страде ратной конец пришел. А куда рать на ладьях поспешает? То-то. Так что сейчас и благодарить бога будем, и молить его о том, дабы даровал он братии нашей победу над силой поганой. — И стремглав, со всех ног, дальше побежал, торопясь успеть первым до раненых радостную весть донести.

Если бы не упрямство Юрия Кончаковича, желающего во что бы то ни стало взять Ряжск, то половцы, возможно, и успели бы уйти. Но сказались те часы под Ряжском, когда орды в бездействии стояли, а хан Котян Юрия Кончаковича убеждал, что немедленно уходить надо, ни мгновения не тратя на штурм бесцельный.

Рясское поле, что верстах в двадцати пяти к югу от Ряжска начинается, для конницы плохо пригодно — уж больно мягкая земля в этой сырой низменности, замкнутой почти в квадрат Рановой на западе, Хуптой на востоке, а Ягодной Рясой и Становой Рясой, что в Воронеж впадают, — на юге. Однако пройти неспешно его можно. Одна беда — не получалось неспешно-то.

Снова ростовский полк тысяцкого Лисуни насмерть встал на самом опасном направлении — там, где сподручнее всего в степь уйти. Пока два хана размышляли, куда сподручнее повернуть, — сзади тревогу забили. Мол, сверху по Хупте еще одна рать спешит и уже с ладей сходит. Час-два, и тут объявится.

Тут уж не до раздумий стало. Забирая круто вправо, в сторону Рановы и Ягодной Рясы, они попытались там прорваться — вновь не вышло. Суздальский полк тысяцкого Спивака дорогу перегородил. Атаковать русские ряды, чтоб напролом через них уйти, не получилось.

Половецкий всадник чем хорош? Стремительностью своего напора, быстротой удара. Потому и легкую саблю мечу предпочитает. Нет в нем тяжеловесности и основательности, нет русского упорства и стойкости. Чуть увяз в сече, не поддается враг в первые же минуты боя — значит, бежать надо, если есть куда.

А какая может быть стремительность, когда чуть ли не перед самым русским строем не пойми откуда столько деревьев свежесрубленных взялось? Иной ствол в траве высокой и вовсе не видать — лишь когда конь, споткнувшись, седока с себя сбрасывает, тогда только и сознает половец, что досадное препятствие на пути ему встретилось.

Еще правее попытались взять степняки, так там и вовсе конница ряды свои строит, копьями щетинясь. И заметались две орды в беспорядке, не ведая, что им делать. Им бы, все воедино собрав, одним кулаком ударить в любой из пеших полков, глядишь, и прорвались бы, но Котян по старой привычке посоветовал Юрию Кончаковичу большой откуп князю Константину предложить.

— Людей сохраним — на другой год на Русь придем. Тогда и возьмем все с лихвой, — заявил он.

— Не всегда князья на откуп согласие дают, — колебался Юрий Кончакович.

— Не дают, когда видят, что если побьют — все ихнее будет. Ныне не то. Они сами ведают, что мы ни с чем идем: ни серебра, ни полона. Заложников оставим, сыновей оставим, а откуп потом пришлем. Биться же станут — ничего не получат. Зачем им просто так биться.

— На меня князь Константин сильно зол. Второе лето я к нему в гости хаживаю. Боюсь, откажется.

— Я сам к нему говорить поеду, — заявил Котян. — Его отец, Володимер Глебович, на половчанке был женат. И сам он с Данилой Кобяковичем породнился. Должен на серебро согласиться. Обязательно должен.

Первым разочарованием старого хана стало то, что до Константина его просто не допустили. То ли не пожелал рязанский князь с Котяном говорить, то ли и впрямь не лгал молодой воевода, утверждая, что нет сейчас его в стане, — кто ведает, где правда.

Поначалу, увидев, какой юнец с ним говорить собрался, хан даже оскорбился немного. Затем, подумав, наоборот, порадовался в душе. Такого мальчишку да чтоб не провести…

Промахнулся Котян и крепко промахнулся. О своей хитрости высоко возомнил, воеводу же недооценил. Хотя если бы до торга дело и впрямь дошло, то как знать — глядишь, и удалось бы в чем-то надуть русичей. Но вот беда — не стал Вячеслав торговаться.