От грозы к буре

Поначалу вроде бы все к этому и шло, то есть к торгу и откупу. Цветистый говор Котяна Вячеслав слушал спокойно, хана не перебивал, на все его вопросы о здоровье родни, принятые у степняков, отвечал обстоятельно и многословно. Да и сам в ответ много спрашивал — о женах, о детях, о прочих родственниках. У хана такое ощущение сложилось, что если бы не время позднее, ближе к ночи, то русский воевода и вовсе до седьмого колена в родне Котяна добрался.

Чем все закончилось? А ничем определенным.

— У нас на Рязани с неких пор ваш хороший старый обычай принят: о делах только на второй день говорить, — заявил юнец и в ладоши хлопнул, чтоб еду с питьем заносили в шатер.

— А и крепок на мед русский воевода, — подивился наутро Котян, вставая с разбитой головой.

Остаток вечера и начало ночи он уже помнил смутно, даже очень смутно. Да и не мудрено. После трех первых чаш хмельного меда, которые пришлось осушить до дна, хан попробовал было как-то ускользнуть от четвертой, но Вячеслав был настойчив.

— Я же за процветание наших родов выпить предлагаю, — сурово произнес он, осуждающе глядя на Котяна. — Ты что же, не хочешь, чтобы твой род процветал? Или, — прищурился недобро русич, — что-то нехорошее против моего рода в мыслях держишь? Смотри, я полностью выпил, — и в доказательство перевернул свою чашу кверху.

Пришлось выпить и хану.

— А теперь пусть в наших чашах останется столько капель, сколько мы желаем друг другу горьких дней в жизни, — спустя несколько минут опять взялся за чару Вячеслав.

Глянул Котян со вздохом на свою посудину, а она тоже до краев наполненная. Ох и шустры слуги у воеводы. Когда только успели налить? И попробуй тут после таких слов не выпить — это ж обида смертная хозяину. Словом, осушил добросовестно.

После за детей пили — это хан еще помнил. За них не опрокинуть — совсем воевода расстроится. Тем более у него, поди, вовсе маленькие еще бегают. Такие милее всего отцовскому сердцу.

Следующую подняли за то, чтобы они с ханом не только внуков дождались, но и правнуков поженить успели, то есть за здравие и долголетие. Тоже святое дело, как воевода сказал.

Потом Котян еще помнил, как он Вячеслава половецким песням учил, смутно в памяти осталось, как он ему свою красавицу внучку в жены сватал, с большими пробелами — как предлагал вообще к нему переходить, на что воевода загадочно ответил:

— Вот все брошу, гитару в зубы и прямо завтра к тебе в табор подамся.

То есть надо так понимать, что вроде бы согласился? Или нет? А голова-то трещит.

Откинул Котян полог и чуть не ахнул. Солнце над самой головой зависло — значит, полдень уже наступил. Пора идти к воеводе, об откупе договариваться да о заложниках. А тут и ратники, откуда ни возьмись, перед ним предстали. Сообщили, что ждет Вячеслав давно, а будить гостя дорогого не велел. Сказал, чтоб дожидались, пока сам не проснется.

Поплелся хан к воеводе. Тот же сразу за стол его усадил и уговаривать принялся, чтоб выпил, потому как серьезные дела на трезвую голову решать не принято, и опять же, чтоб в черепушке прояснилось.

«Только по одной», — решил Котян твердо.

Выпил — действительно лучше стало.

«Ну да ладно, — подумал он. — От второй тоже дурман не придет».

И снова хан угадал — куда как легче ему стало. Третью он осушил как-то невзначай, четвертая и вовсе незаметно прошла, за ней и пятая…

— Э-э, дядя, как тебя развезло-то на старые дрожжи, — вздохнул Вячеслав, глядя на бессмысленно лопочущего Котяна, который силился было встать на ноги, но вместо этого все время валился то влево, то вправо. — Совсем дикари пить не умеют, — констатировал грустно, осуждающе покачивая головой.

У вошедших на его зов первым делом спросил:

— Все полки добрались?

— К полудню последние прибыли. Уже на месте стоят, — утвердительно кивнул дружинник.

— До вечера пусть отдыхают, да и завтра, пока я с ханом беседовать буду, пусть отсыпаются от души, — распорядился Вячеслав. — Но ухо все равно востро держать. Грамотки по всем полкам разослали?

— Доставили даже до тех, кто близ Хупты остановился. Час назад гонец от них вернулся.

— Понятно. Значит, можно и о делах его скорбных покалякать, хватит медовуху переводить, — заметил воевода и сморщился брезгливо. — Да отнесите вы на место эту вонючку. Сколько ж терпеть-то можно.

На третий день Котяну наконец дозволили о деле говорить. И вот тут-то хан с превеликим удивлением для себя обнаружил, что молодой воевода ни о каком откупе и слышать не хочет.

«Может, цену набивает», — подумал Котян растерянно.

Голова так трещала, что он, против своего обыкновения, не стал ходить вокруг да около, а спросил напрямую, чего же тот хочет. Воевода тоже отвечал без всяких витиеватостей.