От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

При наличии здравой культуры интерпретации читатели неизменно привносят в текст свои собственные идеи, ценности и культуру – и поймут по-новому слова, которые просуществовали сто, или тысячу, или три тысячи лет. Отнюдь не следует пытаться сокращать или ограничивать этот процесс. Мы можем преклоняться перед текстами, их содержанием, их мудростью и даже перед одним только их возрастом. Фундаментальные и священные тексты – величественные памятники культуры, общее наследие всего человечества. Но именно по этой причине мы должны позволить читателям каждого поколения воспринимать эти тексты как свои собственные.

В наши дни огромное большинство людей заявляет о своей приверженности той или иной форме священного писания. И то, как мы предпочитаем истолковывать эти тексты, стало одним из важнейших вопросов эпохи.

Глава 4

Учения Будды, Конфуция, Сократа и Иисуса[181]

Я никогда не входил в число любимчиков учителей, но те учителя, которыми я восхищался, остаются важными фигурами всей моей жизни, протагонистами моего ментального нарратива. В большинстве своем они пребывали в отдалении от меня – или, возможно, я сам держался на расстоянии вытянутой руки от них, предпочитая восхищаться ими издалека. Тем не менее я был очарован всем тем, что они говорили и делали, тем, как они одевались, и тем немногим, что я знал об их жизни. Теперь, сам сделавшись учителем, я, сознательно или подсознательно, остерегаюсь, как бы не создать культ личности, не начать играть роль наставника.

Такие мысли приходят мне в голову всякий раз, когда я обращаюсь к какому-нибудь из философских или религиозных текстов, связанных с великими учителями классического мира: сутрами, в которых Будда предстает беседующим со своими последователями, тексты, повествующие о том, как жил и учил Конфуций, диалоги между Сократом и его учениками, Евангелия Иисуса. Я люблю преподавать эти тексты, потому что они снова превращают меня в студента, позволяют мне – вместе с моими собственными студентами – восхищаться этими харизматическими наставниками.

Чтение и преподавание наставнических текстов – намного более личный опыт, нежели преподавание «Гильгамеша», гомеровских поэм или древнееврейской Библии, в которых изображены жизни царей и императоров, совершенно непохожие на наши. Тексты, вращающиеся вокруг наставника и учеников, напротив, исполнены опыта, которым наделен почти каждый из нас: все мы некогда были учениками и храним память об этом до конца жизни.

Только в процессе попыток осмысления истории литературы я заметил в учениях Будды, Конфуция, Сократа и Иисуса поразительную общую черту. Они жили в сравнительно коротком в исторических масштабах промежутке времени (несколько сотен лет разницы), не имели представления друг о друге, но вместе занимались революционным обновлением мира идей. Эти харизматические наставники сформировали многие из сегодняшних философских и религиозных школ – индийскую, китайскую, западную философию и христианство[182]. Можно подумать, что пять столетий перед наступлением нашей эры мир ждал, пока его наставят на путь истинный, стремился освоить новые образы мышления и бытия. Но почему? И чем объясняется появление этих наставников?

Они появились в просвещенных культурах Китая, Ближнего Востока и Греции (в Индии письменность, возможно, была слабо развита или вовсе отсутствовала, зато существовали развитые традиции сказительства), и поэтому я нашел один ответ в истории письменности[183]. В этих центрах просвещения писцы, цари и священники создавали бюрократию, библиотеки и школы, собирали повествования, придавали им значение фундаментальных текстов и даже священных писаний. Однако у новоявленных учителей была еще одна общая черта: никто из них не записывал своих поучений. Они собирали учеников вокруг себя и учили их посредством диалога, разговора лицом к лицу.

Решение не использовать письмо, уклоняться от создания литературы стало примечательным шагом в ее истории. Это произошло в тот самый момент, когда доступность письменности резко увеличилась – как будто эти культуры внезапно обеспокоились из-за действия быстро наступающей технологии и решили переосмыслить ее использование.

Но затем произошло кое-что еще более интересное: само уклонение от записей, стремление к личному, живому обучению, было преобразовано в литературу. Слова учителей стали текстами – текстами, которые мы теперь можем читать, что вводит нас в число учеников, окружавших этих наставников. Они будто обращаются не только к ним, но и к нам, – обращаются лично, вопреки времени и пространству. Так зародилась новая форма литературы — наставническая литература.

Что же представляли собой эти наставники и каким образом их слова превратились в основу нового класса текстов, выделяемых историей литературы, – столь отличных от более ранних фундаментальных текстов и священных писаний?

БУДДА

V В. ДО Н. Э., СЕВЕРО-ВОСТОЧНАЯ ИНДИЯ