От снега до снега

Тотчас же переместились и прожекторные лучи, быстро прошлись вдоль горизонта, осветив один «юнкерс», и как он ни старался вырваться из светового поля, ему это не удавалось. Все гуще, все кучнее ложились вокруг него облачка разрывов, и когда он на мгновение закрыл собой луну, лучи еще резче высветили его. Лишь после того как «юнкерс» поспешно отбомбился, ему удалось сманеврировать и лечь на обратный курс.

— В воздухе наши «ястребки»! — доложил на пост управления Борейко.

Стали умолкать зенитки, уступая небо нашим истребителям, а прожектористы все еще наводили лучи, обшаривая из края в край звездную высь.

Ни одному вражескому самолету в эту ночь не удалось прорваться через завесу заградительного огня.

Когда стало светать, Борейко и Никонов расстегнули шлемы, поставили рупоры на звукоулавливателе в исходное положение и, прежде чем идти на отдых, постояли на морозе с непокрытой головой, освобождаясь от гула в ушах. Потом, взявшись за провод, слегка покачиваясь от усталости, неторопливо пошли в землянку...

Из политдонесения лейтенанта Преловского:

«23 февраля 1942 года, в день Красной Армии, прибывшие в подразделение для прохождения службы на звукоулавливателе ЗУ‑6 отличники боевой и политической подготовки красноармейцы Борейко и Никонов были в торжественной обстановке перед строем всего личного состава приведены к воинской присяге.

Через четыре дня, в ночь на двадцать восьмое, находясь на боевом посту, они обнаружили в воздухе группу вражеских бомбардировщиков «Ю‑88», шедших курсом на Ленинград. Несмотря на то, что координаты со звукоулавливателя были переданы на прожектор и на КП зенитно-артиллерийского дивизиона со значительным упреждением, два бомбардировщика «Ю-88» прошли через заградогонь. Один был сразу же схвачен прожектором-сопроводителем в перекрестие лучей и сбит прицельным зенитным огнем. Второму «юнкерсу» удалось приблизиться к позиции прожекторной роты, спикировать и сбросить бомбы. Одна пятисоткилограммовая фугасная бомба разорвалась в двадцати метрах от звуковой установки. Осколком был смертельно ранен в грудь второй номер — красноармеец Никонов. Через час сорок минут, несмотря на оказанную ему срочную медицинскую помощь, он скончался. Первый номер Борейко получил контузию и из строя не вышел.

Двадцать восьмого февраля 1942 года в тринадцать ноль-ноль погибший смертью храбрых на боевом посту красноармеец Никонов Аверкий Артемьевич с воинскими почестями похоронен в Зеленом Бору.

Ходатайствуем перед командованием полка о награждении Никонова посмертно.

Одновременно просим откомандировать в нашу прожекторную роту другого слепорожденного слухача, так как на нашем участке фронта вражеская авиация стала проявлять активность».

Приказом Военного Совета ленинградской армии ПВО красноармеец Никонов Аверкий Артемьевич за доблесть и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, был награжден медалью «За отвагу».

Место погибшего занял слухач Василий Иванов, служивший до этого в районе Лисьего Носа...

Однажды я возвращался из-под Колпина обычным для блокадной зимы путем — вдоль железнодорожной линии, где уже давно не курсировали поезда.

Погода выдалась сырая, промозглая. Снег прилипал к сапогам, и идти стесненным шагом от шпалы к шпале было неловко. Перед Ленинградом я уже совершенно выбился из сил. Кружилась голова, подташнивало, нательная рубаха взмокла от пота. А тут еще, на грех, начался артиллерийский обстрел. Пока снаряды, перелетая, свистели в воздухе, я не обращал на них никакого внимания — ведь не привыкать! Но вот впереди шлепнулся снаряд, взметнув столб раздробленной мерзлой земли. Следом: за ним совсем близко — другой. Я лег, быстро скатился с насыпи в сугроб и пролежал там минут сорок.

Уже стало смеркаться, когда в наступившей тишине я выбрался из рыхлого снега, отряхнулся и пошел дальше.

Через час я уже был на Московском вокзале и решил отдохнуть немного. Но в пустынном зале ожидания с седыми обледенелыми стенами было так холодно, что меня проняло насквозь. Пересилив себя, сел на широкую скамью, и сразу же стало клонить ко сну. Несколько минут я боролся с собой, но сон одолел. Я проспал бы, наверно, долго, если бы вдруг не увидел себя среди сугробов в далекой северной тундре. Надвигалась пурга. Я стал убегать от нее, но она с каждой минутой настигала меня. И когда, уже не в силах бежать дальше, я упал и вихри снега с каким-то бешенством закружились надо мной, я проснулся и, не помня себя от страха, кинулся в темноте через зал к дверям.

Очутившись на площади Восстания, я не сразу узнал ее в ранних зимних сумерках и несколько минут постоял, пока не пришел в себя.

В редакции меня давно ждали. Только я снял шинель и присел на койку, чтобы стянуть сапоги, подполковник Борисов, наш новый редактор, сказал:

— Не спешите отдыхать. Вас уже трижды спрашивал по телефону член Военного совета Иконников. Просил зайти по какому-то срочному делу.

— Интересно — по какому? — подумал я вслух.

Но редактор, раскурив свою пенковую трубку, ответил холодно:

— Бригадный мне не докладывал!