От снега до снега

Нагишкиным уже были написаны первые амурские сказки из будущей книги «Храбрый Азмун», которую он иллюстрировал собственными рисунками, и начат большой роман о юном герое гражданской войны в Приморье Виталии Бонивуре, как на Дим Димыча свалилась беда.

Человек завидного здоровья, один из первых в городе спортсменов-парашютистов, отличный пловец, переплывавший запросто широченный Амур, он заболел бронхиальной астмой.

В квартире ему не хватало воздуха, мучило удушье, и его на ночь укладывали в гамаке под тополями, мокрыми от росы.

Собственно, из-за болезни Дмитрий Дмитриевич вынужден был покинуть Дальний Восток, где он родился, вырос и где написал свой лучший роман «Сердце Бонивура», известный ныне миллионам читателей.

Самую большую комнату, выходящую окнами в тень тополей, занимал с семьей Ельпидифор Иннокентьевич Титов.

Человек разносторонних знаний, он успешно вел в «Тихоокеанской звезде» два отдела одновременно — литературный и международный, выступал с боевыми критическими статьями о писателях и писал острые памфлеты о японских самураях, в то время оккупировавших Северную Маньчжурию. А если в срочном порядке приходилось выступать с материалом на хозяйственную тему — Титов и здесь был на высоте.

Высокий, статный, с гордой осанкой, со смуглым, красивым, хоть и слегка тронутым оспой лицом, Титов был в те годы в центре нашей литературной жизни. Все теоретические доклады и разбор наиболее крупных, значительных произведений, как правило, поручались ему, и Ельпидифор Иннокентьевич выступал всегда интересно, независимо, со своим мнением.

Среди потока литературного материала Титов умел выискивать, как он говорил, перлы, пусть это всего лишь несколько строк, а уж набредет на талантливые стихи или рассказ, считай, что автору их повезло.

Да и мы, молодые дальневосточные писатели, постоянно были под его пристальным наблюдением и многим обязаны Ельпидифору Иннокентьевичу.

С особой симпатией относился он к Эммануилу Казакевичу. Когда тот приезжал в Хабаровск, Титов зазывал его в редакцию или к себе на квартиру, и они часами беседовали о литературе или читали друг другу свои сочинения.

Титов очень любил слушать стихи Казакевича, хотя не знал еврейского языка, на котором тот в те годы писал. Сядет, бывало, верхом на стул, вытянет свои длинные ноги, прикроет глаза и с упоением слушает. Выражение его лица при этом все время менялось: то изображало восторг, то делалось строго-замкнутым, будто он по ритмике и по звучанию стиха угадывал его смысл.

Однажды при мне Казакевич спросил Титова:

— Ну то, что вы, Ельпидифор Иннокентьевич, знаете французский, это понятно, Я, например, с детства знаю немецкий. Но тунгусский откуда? Или вы себя в юности готовили в этнографы? Или вы, наконец, тот самый «тунгус и друг степей калмык», о которых писал Пушкин?

— Отчасти и то и другое, — со смущенной улыбкой, уклончиво ответил Ельпидифор Иннокентьевич, из скромности, видимо, умолчав о своих широких познаниях в этнографии северных народов и о том, что он в свое время был в числе первых авторов и составителей русско-тунгусских словарей.

Летними вечерами, когда немного спадала жара, просторный зеленый двор по улице Фрунзе заполнялся людьми. Тут играли в волейбол, спорили о книгах, обсуждали маршруты журналистских поездок, слушали рассказы тех, кто уже из поездки вернулся.

Частенько приходили сюда в гости ученые и врачи, селекционеры и тигроловы, рыбоводы и лесники — живые герои наших очерков.

Знаменитый летчик Михаил Водопьянов, почетный корреспондент краевой газеты, совершая вместе со своим вторым пилотом Линделем полет из Москвы на далекий север, во время стоянки в Хабаровске выбрал часик прийти повидаться с «тихоокеанцами».

Не обошли этот дом и братья Васильевы. Приехав в 1936 году в Хабаровск собирать исторические материалы для сценария «Волочаевские дни», они несколько раз заходили к журналистам за советами. Там же было решено, что кто-нибудь из нас будет сопровождать режиссеров по местам былых сражений. Мне и посчастливилось поехать с ними в Ольгохту, Ин, Дежневку и Волочаевку, где высится знаменитая сопка Июнь-Корани. В феврале 1922 года бойцы народно-революционной армии, руководимые В. К. Блюхером, взяли ее штурмом, разгромив последний оплот белогвардейщины на Амуре.

Сцена штурма Июнь-Корани, кстати говоря, одна из самых впечатляющих в фильме.

Знали этот адрес и многие видные писатели, побывавшие на Дальнем Востоке. Москвичи — Павленко, Диковский, Гидаш, Фраерман, Лапин и Хацревин. Ленинградцы — Далецкий, Гор, Чумандрин, Эрлих.

Александр Фадеев, приезжая в Хабаровск, редкий вечер не бывал в доме 67 по улице Фрунзе.

Здесь он впервые читал нам свой рассказ «Землетрясение», навеянный чудовищной силы взрывом Бархатного перевала, который преграждал путь из Сучанской долины к Тихому океану.

Александр Александрович несколько дней провел в тайге вблизи этого гигантского горного перевала, который хорошо знал еще со времен своей партизанской юности.