От снега до снега

Речь несомненно шла о Сахалине, который долгое время считали полуостровом.

К такому же ошибочному заключению пришел в 1783 году знаменитый французский мореплаватель Лаперуз. Следуя на своем корабле вдоль Татарского пролива к северу и открыв глубокий для стоянки больших кораблей залив Де-Костри, Лаперуз решает войти в лиман Амура.

Сойдя на берег, он расспрашивает гиляков о прибрежных землях, но те не понимают иностранца. Тогда Лаперуз чертит на влажном береговом песке материковую землю и поодаль от нее Сахалин. Гиляки, поговорив между собой на незнакомом французу языке, проводят между речным берегом и Сахалином жирную линию, как бы показывая этим, что они соединяются землей.

Лаперуз, видимо, не поверил туземцам и, вернувшись на судно, решил искать выход из Охотского моря в амурский лиман. Чем дальше уходил французский корабль, тем больше встречалось банок и мелей. Даже выслав вперед шлюпку с промером, французы то и дело натыкались на них. В конце концов французы вернулись на корабль, решив, что туземцы, проведя линию на береговом песке, действительно показали: Сахалин — полуостров и устье реки не имеет свободного выхода в море.

Через десять лет после Лаперуза к такому же ошибочному выводу пришел англичанин Броутон, которому даже на своем мелкосидящем судне не удалось пройти лиман. Встретив первые же мели, он лег на обратный курс.

О том, что амурский лиман непригоден для прохождения больших морских кораблей, писали в своих рапортах в Петербург и русские мореплаватели Крузенштерн и Гаврилов.

На рапорте Гаврилова Николай I написал: «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить».

Совсем другого мнения был Г. И. Невельской. Он был твердо убежден, что такая большая река, как Амур, не может теряться в песках, что она имеет свободный выход в море и что Сахалин не полуостров, как думали прежде, а остров.

Но для того, чтобы доказать это, «...нужны были люди, — писал Невельской, — которые бы решались действовать... вне повелений, люди, вместе с тем одушевленные и гражданским мужеством и отвагою, и готовые на все жертвы для блага своего отечества». И люди такие нашлись, они не только разделяли мнение Невелького, но и преисполнены были решимости идти с ним рука об руку.

Осенью 1849 года Невельской покидает Петербург и уходит на транспорте «Байкал» к берегам Камчатки. Там, вдали от столицы, несмотря на высочайший запрет, за что впоследствии был разжалован, он на свой страх и риск с командой из верных ему морских офицеров принимает решение отправиться в плавание на том же «Байкале» в устье Амура. В пути он изыскивает фарватер, входит в пролив, отделяющий Сахалин от материковой земли, и берет курс в лиман, оказавшийся доступным для прохода больших кораблей.

«От имени Российского Правительства, — гласит приказ Г. И. Невельского, — сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до корейской границы с островом Сахалин составляют Российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим инородцам не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай и на устье р. Амур».

«1 августа 1850 г., — сообщает Невельской, — я достиг мыса Куегда, и здесь, помолясь господу богу, в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей поднял русский военный флаг. Оставив при флаге военный пост, названный мною Николаевским и состоящий из шести человек матросов при фальконете и шлюпке, я сам отправился на оленях через горы в Петровское».

Так был заложен будущий город Николаевск-на-Амуре.

«После двух веков, — читаем мы далее, — начали раздаваться наши выстрелы на берегах Амура, но эти выстрелы раздавались не для пролития крови и не для порабощения и грабежей местного населения, — нет, выстрелы 1850 года раздавались для приветствия русского знамени! Эти выстрелы приветствовали победу истины над вековым заблуждением. Они приветствовали в пустынях Приамурского края победу цивилизации над невежеством».

Эти слова отважного морехода и открывателя как нельзя лучше перекликаются со словами А. И. Герцена о движении русских людей на Дальний Восток, к исконным границам родины: «Горсть казаков и несколько сот обездоленных мужиков перешли на свой страх и риск океаны льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки, в мерзлых степях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перьми до Тихого океана...»

———

Описывая свое плавание по Амуру, чувствую, что часто отклоняюсь в сторону, но что поделать, если мысль моя следует как бы за фарватером, а он, как известно, меняется — то идет по середине реки, то уводит к правому берегу, то к левому, а то, обогнув какой-нибудь остров или скалистый мыс, снова выводит на середину — и так все время от истока до устья.