От снега до снега

В день нашего приезда в Пронге рыбокомбинат работал с перебоями в одну неполную смену. Говорили, что у мыса Джаоре все еще не утих шторм. Косяки горбуши раскидало, а ту, что успели загнать в садки, нельзя «перелить» в кунгасы и доставить на комбинат. Правда, с ближних заездков пришло несколько кунгасов с рыбой, но это слишком мало, чтобы загрузить завод. Только один консервный цех вырабатывает в сутки более 50 000 баночек горбуши в собственном соку или рагу из лососевых — отличного деликатеса, превосходящего по вкусу марокканские сардины.

Часами простаивали и засольный цех, и икорный. Мастерицы-икрянщицы в белоснежных халатах и шапочках сидели на дворе, греясь на солнце, которое уже начало закатываться за горизонт.

Старый мастер-засольщик, много лет проживший в Пронге среди нивхов, когда Валерий напомнил ему, что ихтиологи предсказали «большую горбушу», ответил:

— Ихтиологи, говоришь? Может, надо было сходить перед путиной на мыс с пол-литром «сучка» к большому богу воды, тот бы точно все рассказал. — И громко рассмеялся, довольный, что так метко пошутил.

— Ничего, может, еще повернет фортуна и в вашу сторону, — ответил Валерий, от которого ждали в газете хорошей информации. Ведь до Дня рыбака остались считанные дни, и в редакции готовили к празднику специальный номер. На всякий случай Валерий решил сфотографировать мастера, но тот и слушать не захотел:

— Что ты, товарищ корреспондент, у нас ведь план по цеху выполнен всего на тринадцать про́центов...

Зато мастерицы-икрянщицы, все как на подбор молодые и симпатичные, охотно согласились сняться «на карточку», и Валерий снял их сразу в трех планах: на улице, сидевшими рядом, в цехе около грохотов и на фоне целой пирамиды изумительно красивых дубовых бочат для икры.

В это время из-за мыса показался катер с двумя кунгасами. Он шел к заводу, с натугой преодолевая встречные волны, переваливаясь бортами и почему-то тревожно и часто сигналил сиреной. Сидевшие на плоту грузчики поспешно докурили цигарки, включили транспортер, и ребристая резиновая лента тронулась, поползла по валикам.

Когда катер пришвартовался, рабочие прыгнули в кунгасы и, не теряя ни минуты, стали вычерпывать живую, тускло поблескивающую серебром горбушу, кидая ее на транспортер.

По обе стороны длинного разделочного стола уже выстроились резчицы. Они брали с транспортера горбушу, быстро вспарывали коротким ножом брюшки, выпускали в специальные бачки икру и снова бросали рыбу на ползущую в глубь завода бесконечную, казалось, ленту.

В соседнем цехе загудели моторы, застучали станки. Там «железные китайцы» (так издавна окрестили разделочные станки) отрезали у горбуши голову, потом хвост, потом делили на ровные куски туловище. Соседний станок в это время быстро подавал белые жестяные баночки, куда работницы укладывали по весу двести пятьдесят граммов сочной розовой рыбы. Баночки по конвейеру шли на закаточные станки, оттуда консервы поступали в автоклавы.

Этой работы хватило всего на два-три часа, после чего снова все замолкло и на плоту, и в цехах. Только кудесницы-икрянщицы колдовали у себя в просторном, сверкающем амбулаторной белизной помещении. Кто готовил тузлуки, кто стоял у грохотов, а кто укладывал чуть ли не зернышко к зернышку красную икру в пузатые бочата. Вход в икорный цех строго-настрого запрещен, но девушки нас не забыли. Главная мастерица, полная, с круглым белым лицом, принесла в глубокой тарелке с килограмм икры.

— Отведайте, пожалуйста, — предложила она. — Потом скажете, какая она получилась.

— Без хлеба? — удивился я.

— Ага, — заулыбалась мастерица.

Что и говорить, такой икры мы сроду не ели. Чтобы обидеть мастерицу, мы опустошили всю тарелку. В охотку, как тут говорят, все было ничего, зато потом, в других местах, где нас тоже угощали икрой, мы к ней уже не притрагивались. Хотелось чего-нибудь попроще, попривычней — скажем, тарелку наваристых русских щей из кислой капусты, но об этом можно было только мечтать в северном рыбном крае, да еще в пору лососевой путины.

Рыба, рыба, рыба...

Только и разговора здесь о горбуше, только о ней все мысли, все заботы — и в кабинете директора, и в парткоме, и в профкоме, и в продовольственной лавке, и в столовой, и на улице, и, представьте себе, даже в... аптеке, куда я зашел купить каких-нибудь таблеток от кашля.

— С путины? — спросила меня аптекарша, оторвавшись от крохотных весов. — Как там, идет горбуша?

— Идет помаленьку!

— Вот видите, помаленьку, — сокрушенно покачав головой, сказала аптекарша и, вскинув на меня серые глаза, прибавила: — Опять плана не будет!

Всю дорогу, куда бы мы ни приезжали, нам, словно заклинание какое-то, повторяли про день, что год кормит. Может быть, он придет, тот счастливый день, не теперь, а позднее, в августе или в сентябре во время хода осенней кеты, которая в последние годы выручала рыбаков, но что такой день непременно будет, все-таки больше верили, чем не верили.