От снега до снега

К сожалению, мне не удалось в этот раз попасть в залив Счастья. То не было оказии, то я забирался на какой-нибудь дальний заездок. Так что белых охотских ночей видеть не пришлось.

На лимане все это время ночи были звездные, но очень темные. С молодым, только народившимся месяцем.

———

Давно задумал я написать хотя бы краткие воспоминания об Эммануиле Казакевиче. Несколько раз брался я за перо, перечитывал написанное и надолго откладывал рукопись.

Однажды пришли из Москвы два письма — от вдовы писателя Галины Осиповны и друга его Даниила Данина.

Галина Осиповна писала мне:

«Я обращаюсь к Вам с великой просьбой. Вы были знакомы с Эммой, — прошу Вас, напишите о нем все, что вспомнится, серьезное и веселое, радости и печали, все, чем полна жизнь вообще, а в данном случае — жизнь Эммы. Важна каждая подробность, деталь, событие, поступок, фраза, слово — Вам это ясно как писателю, человеку пишущему и понимающему, так что не мне вам объяснять...»

А вот из письма писателя Данина:

«Вы знали Эммануила, если не ошибаюсь, в предвоенные годы его жизни на Дальнем Востоке и встречались с ним позже. Было бы хорошо, если бы Вы написали свои воспоминания о встречах с ним».

И вот, пока мы сидели в Нижнем Пронге и ждали какой-нибудь оказии, чтобы отправиться в Джаоре, я снова вернулся к своим воспоминаниям.

На этот раз я начал их с лета 1933 года, когда судьба впервые свела меня с Генрихом Львовичем Казакевичем, отцом Эммануила.

В то время я уже работал в редакции «Тихоокеанского комсомольца», много путешествовал по Дальнему Востоку, бывал наездами и в Биробиджане, где Генрих Львович редактировал областную газету «Биробиджанер штерн».

Помнится, выдалась темная, с моросящим дождем ночь. Сойдя с поезда, я отправился в редакцию в надежде застать там кого-нибудь из сотрудников и устроиться на ночлег. Гостиницы в городе тогда еще не было, как не было и города, только недавно заложенного между линией железной дороги и холмистым берегом стремительной Биры. С десяток бревенчатых, так называемых «фаршированных» домов стояли вразброс на виду у высоченной сопки Тихонькой, давшей название железнодорожной станции, вернее полустанку, мимо которого мчались скорые поезда.

Приезжавшие в Биробиджан корреспонденты центральных и краевых газет обычно останавливались у местных журналистов.

Я застал в редакции дежурного по номеру.

— Посиди немного, — сказал он, — вот-вот должен прийти редактор подписать полосы. Он их уже читал, внес кое-какие поправки. Так что скоро мы с тобой пойдем домой, выпьешь чаю с дороги и ляжешь спать.

В первом часу ночи явился Генрих Львович. Среднего роста, быстрый в движениях, он сбросил с себя прорезиненный плащ с капюшоном, снял очки и уставился на меня близорукими глазами.

— Так это ты, полуночник! — И протянул мне длинную худую руку. — Видимо, срочно, что среди ночи пожаловал?

— Ничего нет срочного, просто надумал приехать и сел в первый же отходящий поезд.

— Тогда извини, пойду подписывать полосы. — И, схватив со стола сырые оттиски, ушел к себе в кабинет.

— Он уже тебя не отпустит, — сказал дежурный.

И верно, в третьем часу Генрих Львович увел меня к себе.

— Генрих, ты не один? — спросила из спальни жена.

— Со мной товарищ из Хабаровска.

— Так напои его чаем и накорми.

— Спи, все будет в полном порядке, — ответил Генрих Львович и пошел на кухню.

Мы пили чай с сотовым медом, и Казакевич рассказывал о делах молодой области, о переселенцах, которые, что ни день, прибывают эшелонами с Украины.

— Как раз мой Эмма теперь в колхозе «Валдгейм» устраивает людей. На днях должен вернуться с очерками в газету. Он тебе обрисует положение дел. Если будет мало для статьи, подскочим с тобой в «Валдгейм» на попутной подводе, а то мне самому никак не выбраться из редакции. — И, протерев пальцами толстые стекла очков, добавил: — Кстати, мой сын поэт, тебе с ним интересно будет познакомиться.

От города до вновь организованного колхоза «Валдгейм» километров двенадцать. На переселенческом пункте была одна-единственная машина, и ходила она лишь в сухую погоду, а в эти нудные дождливые дни, когда раскисли дороги, ездили на лошадях. Но и подводы частенько застревали в непролазной грязи.

Двое суток мы ждали возвращения Эммануила, а он почему-то не показывался. Правда, он передал несколько корреспонденций по телефону, прямо в руки секретарю редакции, а с очерками не торопился.

Мы решили с редактором съездить в «Валдгейм».

Погода несколько улучшилась. Дождь то переставал, то коротко лил. Ветер гнал по свинцовому небу небольшие темные облака, и в узкие просветы выглядывало солнце. Созвонившись с начальником переселенческого пункта, редактор попросил его учесть два местечка на какой-нибудь попутной подводе.

— Через полчаса идет караван с переселенцами, — ответил начальник, — так что поезжайте с ними.

Мы отправились в дорогу.