От снега до снега

Он выбрал вяленого сига покрупней, помял его, потом стал колотить им по ребру стола, и, когда у сижка «жирок тронулся» и он слегка потускнел, Тимофей Иванович ловко содрал с него «скурку» и отдал сига мне.

— Вот так оно повкуснее будет, — сказал хозяин и, вернувшись к разговору о ловле калуги, прибавил: — Как разрешение придет, начнем снасть готовить.

Амурская калуга нередко достигает трех-четырех метров длины, а весом до двух центнеров. Когда в возрасте 18—20 лет она впервые идет на нерест, то выметывает более четырех с половиной миллионов икринок.

Не каждый рыбак решится промышлять калугу, ловят ее бригадами из трех-пяти человек со специальными снастями.

— Расскажите, Тимофей Иванович, как вы в последний раз перед запретом охотились на калугу? — попросил я старого рыбака.

Он отпил из стакана янтарной медовухи, отер тыльной стороной ладони седые усы.

— Давно уж дело-то было. Кое-чего, наверно, запамятовал.

— Вот и вспомните, ведь не за горами время, когда снова на промысел.

— Нынче надо уж мо́лодежь приучать на калугу охотиться. А нам, старикам, с этакими гигантами не управиться.

Тут вмешалась Марфа Николаевна:

— Верно мой-то говорит. Да и не пущу я его на калужку-то, не по силам ему.

— Ладно тебе, бабка, как-нибудь с мужиками дело уладим-то. Мо́лодежь ведь напервах одних не пустишь, надо ж им показать, что к чему.

— Против показу я и не говорю, — уступает Марфа Николаевна, которая, как видно, имеет власть над своим стариком.

И вот что Тимофей Иванович рассказал...

Стояли тихие осенние дни. Воздух был чист и прозрачен. На деревьях только слегка пожелтела листва, но еще держалась крепко. В отличие от прошлых лет лиман не штормил, а лежал ровный до самого горизонта. Лишь в конце октября погода стала меняться. По ночам выпадал иней и лужицы схватывало ледяной корочкой.

Осенняя кета, хоть помаленьку, а все же шла, но ее уже не ловили, и с заездков рыбаки перебирались на берег.

Должно быть, зима нынче припозднилась и, значит, будет не такой долгой, как в прошлые годы, однако старики, прожившие свою жизнь на лимане, помнили и такие осени и потихоньку готовили крючки, прилаживали их по целой сотне на каждую хребтину.

В ту ночь, когда народился новый месяц, иней выпал особенно густо, да и ветки на каменных березках сильно украсило серебристым куржаком — верная примета, что природа берет свое.

И вправду, в первых числах ноября приморозило, а в десятых уже сковало лиман, и по еще некрепкому льду стали выходить на промысел калужатники.

Тимофей Иванович, как и в прежние годы, отправился в паре со своим соседом Игнатием Петровичем. Они были одних лет, в один и тот же 1912 год завербовались на путину к рыбопромышленнику и с тех пор, вот уже более полувека, живут и трудятся на берегу лимана.

И Тимофею Ивановичу, и Игнатию Петровичу, когда они в последний раз шли на промысел, уже было за шестьдесят. Но годы, казалось, не старили их. Летом ловили горбушу, осенью — кету. А на калугу идти всегда готовы.

— Бывало, в старое-то время, — рассказывал Тимофей Иванович, — калужку добудешь, так ее на всю зиму хватало. После, когда государству стали продукт сдавать, все равно выгодно. — И, пряча в усы усмешку: — Игнатий Петрович любит калужку со слоном сравнивать, будто видел он того слона-то. Ну и чудак-рыбак соседушко!

— А где он теперь, Игнатий Петрович? — поинтересовался я.

Вместо мужа поспешила ответить Марфа Николаевна:

— На заездке он, бригадиром.

Хотя ветер с залива дул резко, поднимал снежные вихри, калужатники чуть свет вышли на промысел. Идти по еще некрепкому льду было опасно, и они, только сойдя с берега, начали выкладывать впереди дюймовые доски-тесины и по ним осторожно, стараясь не слишком надавливать, пробирались к глубокому каналу. Пройдут по одной-двум тесинам, переложат их и идут дальше, таща за собой легкие нарты. А на них — хребтины, каждая длиной в 50—60 метров, с белберками и крючками, потом пешни для продалбливания лунок, багорик, топор, кожаный мешок с продуктами — словом, все, что требуется на промысле. Так, не спеша, потихонечку, с оглядкой да с опаской, по тесинам пробираются к фарватеру.

— А бывало, что лед под вами проламывался?

— Ежели умеючи перекладывать тесины, то не должон. А ежели чуешь, что начинает под тобой скрипеть, ложись вдоль тесины, чтобы, как говорится, площадь давления была поширше, и ползком, помаленечку — вперед да вперед.

Вот наконец дошли до канала. Здесь ветер дует еще резче, до костей пронизывает. А начнешь продалбливать пешней лунки — сразу согреешься. Ведь долбят их часа четыре, не меньше, с коротким отдыхом на перекур. Когда лунки готовы, чтобы снова их не затянуло, быстро погружаешь в них «нырило» — веревку с крючьями для протаскивания подо льдом снасти. Пока поставишь выше и ниже течения трое снастей, весь день и уходит. А в сумерках по тем же тесинам, выкладывая их перед собой, возвращаются калужатники на берег.

Сутки или двое отдыхают дома, однако мысли промысловиков там, на лимане, где в лунки подо льдом поставлены сложные сети со стальными крючками.