От снега до снега

— То же самое — не главная рыба, — сказала уже от себя Анастасия. — Калуга ничего себе, конечно, однако, на юколу не идет.

— Разве и теперь юколу готовите?

— Без нее, однако, нельзя, себе надо и собачкам то же самое.

— Говорят, что нартовых собак с каждым годом все меньше у нивхов?

— Почему, есть и собачки. Зимой мало где на машине проедешь, а собачки везде, где надо, побегут. — И посмотрела на дедушку, тот закивал головой.

— Нивхи без собацек не могут...

Тут вмешалась Марфа Николаевна. Она, как я заметил, хотя больше молчит, но уж когда встревает в разговор, так сразу поймает на слове.

— Говоришь, нивхи без собачек не могут, да? А внуки да правнуки твои, Сегмер Макарыч, мотоциклы накупили и шастают под окнами как скаженные до самой ночи, аж в ушах трещит, — и залилась смехом.

Садилось солнце. Мы решили сходить на заездок. Но Тимофей Иванович отговаривал, предложив нам заночевать у него, мол, места хватит, а рано утром по отливу и отправиться.

— Тут у нас мелко, — сказал он, — катер на рейде стоит, до него только на лодке доберешься.

Мы было уже согласились, но тут выяснилось, что бригадир лова Игнатий Петрович как раз собирается на заездок, и попросили его взять нас с собой.

———

На лодке нас оказалось шестеро. Старая развалюха, из которой давно не вычерпывали воду, погрузилась под тяжестью по самые бортики. Но рыбаки — как ни в чем не бывало — дружно гребли в два весла, медленно приближаясь к неблизкому рейду, где стоял на якоре колхозный катер. Честно говоря, такая переправа казалась довольно рискованной и опасной, и я не без страха ждал, когда она кончится.

— Давай, давай, мо́лодежь! — подбадривал их Игна тий Петрович.

Кто-то из рыбаков сказал, что хватит ему держать «на балансе» этакую развалюху, ей столько же лет, сколько деду Сегмеру Макарычу.

— На моторке и горный козел пойдет, — в свою очередь отшучивался бригадир, — а тут, браток, думать надо...

— Думай не думай, а когда-нибудь к древнему богу воды в гости отправимся, — сказал молодой нивх с украинской фамилией Шевченко.

— Правь лево борта, лево борта! — вдруг закричал бригадир и, вырвав у парня, сидевшего на корме, весло, поднялся во весь рост и сам энергично заработал им, но уйти от бегущей навстречу большой волны не успел. Лодка взлетела на высокий пенистый гребень и тут же шлепнулась, зачерпнув носом воду.

До катера уже, казалось, рукой подать, но лодка так отяжелела, что плохо слушалась гребцов и буквально ползком добралась до рейда.

Здешний заездок ничем не отличается по конструкции от других, только бердо у него покороче и поставлен он в более выгодном месте, поближе, как тут говорят, к горбуше, то есть почти у самого входа в лиман. Поэтому и берут здесь рыбы побольше.

Днем отсюда уже отправили в Нижнее Пронге на комбинат несколько сот центнеров, и теперь, при нас, рыбаки опять черпают из садков и «льют» в плашкоут серебристых лососей.

Лиман по приливу штормит, дощатый настил потряхивает так, что стоять и ворочать тяжелым черпаком не так-то просто, но за какой-нибудь час уже «налит» полный плашкоут. Буксирный катер медленно отводит его в сторону и подает порожняк.

По словам бригадира, день сегодня удачный. Как начали с самого утра переборки, так и не прекращали до самого вечера. Горбуша шла то очень густо, то чуть пореже, в итоге — около тысячи центнеров.

Вот он — один из дней, что год кормит, а что сулят рыбакам остальные, предсказать трудно. Много зависит, как говорили в старину нивхи, от доброго бога воды и гор, то есть от погоды, а она, как известно, меняется в Охотском море по нескольку раз в сутки.

Я уже говорил, что на закате горбуша не идет, останавливается на отдых.

Затихает работа на заездке.

В ожидании ужина рыбаки рассаживаются возле дощатого домика, курят, обсуждают с бригадиром хозяйственные дела. Рыбачки, собравшись в кружок, поют «Шуми, Амур, наш батюшка», а он и так шумит, мечется быстрыми, розовыми от заката волнами, сотрясая заездок.

Из домика выходит рослый, чубатый, цыганского облика парень с гармонью и садится среди женщин.

— А ну-ка, девушки-подружки, споем азовскую!

Я — простая девка на баштане, Он — рыбак, веселый человек. Тонет белый парус на лимане, Много видел он морей и рек.

Но никто не помогает ему. Видимо, азовскую, которую он привез на Амур, еще не успели разучить, и парень поет ее сам до конца:

Буду ждать в погоду, в непогоду... Не дождусь — с баштана разочтусь, Выйду к морю, брошу перстень в воду И косою черной удавлюсь.

— Вот это, девочки, любовь, — вздыхает красивая молодая рыбачка.

После азовской гармонисту заказывают вальс «Амурские волны», потом танго-блюз, но танцевать на зыбком, из трех шершавых досок помосте невозможно, и парень, сдвинув мехи, встает и переходит к рыбакам послушать мужской разговор.