Отбор 2. Двое на новых рубежах

– Да, отец, согласен.

В молчании они дошли до озера. Глубокая ночь уже опустилась на долину. Кроме охраны никто не передвигался по лагерю. Отец и сын вышли на каменистый берег священного для степняков озера. Так же молча они в четыре руки начали строить башенку для духа. Они не знали, чей дух из родичей придёт на их призыв, но знали, что башня должна быть устойчивой, потому что духи бывают буйными. И если башня не удержится, то и совета никакого не будет: дух отлетит.

Угрюмое сопение Кизмена и упорное молчание Акчая не мешали им сноровисто возводить башенку. Затем Кизмен встал на колени и коротко произнёс:

– Приди, родич, ом!

Мгновение ничего не происходило, но затем ощутимо похолодало, над озером сгустился туман, и из него выплыла фигура высокого мощного степняка на коне. (Степняков-вождей хоронили вместе с конём и вооружением).

– Даран?! Первый вождь степняков?!

– Как посмели вы, ничтожные, осквернить святое место кровью и раздором?! На этом месте прошёл первый бой за звание вождя, и я выиграл его! С тех пор каждый год этот бой повторяется. А вы вымазали это место грязью! Глупцы! Акчай с этого момента ты не муж Гюзель, я разрываю ваш брак. Гюзель нельзя делать ничьей женой. У неё чёрное сердце. Лишить её памяти – это правильно, но мало. Не было у нас в степи никогда тюрем и монастырей, но придётся что-то похожее завести. Кизмен, на землях Горгуда есть пещера, вокруг неё – небольшое плато со скудной растительностью. Вот там ей место. Лишите памяти, оставите ей пару овец и мешок зерна. Через год приедете и проверите. Уйти оттуда сама она не сможет без магии: плато окружает глубокий каньон с отвесными стенами. Дальше дело её духов-покровителей: или помогут выжить, или забудут о ней. И, Кизмен, верни Биби в свою юрту. Она даёт тебе мудрые советы, стань ей на самом деле мужем и защитником. Хватит уже выбирать стерв. Ты разочаровал меня, потомок, но я надеюсь на твоё просветление.

Исправь свои ошибки, Кизмен, иначе наша степь покроется чужими городами, наш народ смешается с другими и перестанет быть самим собой. Наши песни, наши танцы и наши обычаи останутся в прошлом и забудутся. Чтобы этого не случилось, степное государство должно стать сильным. Ты хорошо начал, Кизмен, сумев сплотить народ вокруг себя, поэтому я не лишаю тебя власти, но тебе не хватает гибкости и дальновидности. Они есть у твоей жены Биби. Используй это с умом.

Неясный контур Дарана слился с туманом над озером, свет, поселившийся на время в башенке, погас. Последние слова Дарана прозвучали уже глухо и неразборчиво. Кизмен поднял голову, провожая силуэт предка. По его вискам ручьями стекал пот, губы и щёки побелели от напряжения, а пальцы сильных рук сейчас буквально ходили ходуном.

Он отёр лицо ладонями и медленно поднялся с колен. Всё время монолога Дарана он старался удержать связь с потусторонним миром. Как любой кочевник, Кизмен умел говорить с предками, но держать с ними долгую связь могли только избранные.

Акчай с уважением глянул на отца. Его самого хватило на пять минут такого разговора. В порыве понимания, он протянул отцу руку, чтобы поддержать его, и в кои-то веки хан не отказался от помощи, а тяжело опёрся на руку сына, направляясь в юрту.

– Сын, нас ждут имперцы, ждёт князь и Игнаций. Предстоит тяжёлый разговор. Я пойду сразу к ним, но должен быть уверен, что Гюзель снова не сбежит. Проследи и вернись к нам с извинениями.

– Понял, отец, всё исполню. Гюзель больше не сбежит, там мои личные нукеры. И знаешь, отец, из-за всей этой передряги я передумал жениться. Мне всего тридцать лет. Зачем мне сейчас жена? Хватит наложниц. Я женюсь, когда встречу такую, как матушка.

– Такую как Биби встретить трудно, – с одышкой признался хан. – Она из той же породы настоящих женщин, что и Марсела, Джемма и наша Малика. Таких женщин можно взять только любовью, они станут тебе опорой и поддержкой, верны будут до смерти, если ты не предашь их…

– Что же ты так не относишься к матушке? – язвительно спросил Акчай, услышав в голосе отца искреннее уважение к другим женщинам.

– Ты не прав, сын, – покачал головой хан. – Я по-прежнему люблю Биби, но ей не было места возле меня из-за интриг и сплетен. Сейчас я всё исправлю: Биби будет рядом со мной, а все другие – отдельно. … Моя золотая птичка выбрала для себя роль общей матери. Собрала детей всех моих жён, благо им они были не особо нужны, и растила их в своей юрте. Вы росли все вместе, зная, что у вас один отец.

– Я помню, матушка относилась ко всем одинаково, а когда кому-то исполнялось шестнадцать лет, она торжественно отпускала в самостоятельную жизнь, как положено ханскому ребёнку. И, кстати, о детях наложниц она тоже позаботилась. У них были няньки, они все обучались грамоте и потом занимали достойное места в твоих хозяйствах.

– Я знаю, сын. Узнал об этом, правда, не сразу, но не стал отменять распоряжений Биби. А сейчас понимаю, как она была права. Пример Малики тому подтверждение. Девчонка говорит на нескольких языках и уже побывала в империи, не опозорив наш народ. Недаром на неё запал лучший друг принца.