Отборная невеста кн. 1

Я опасливо двинулась в ту сторону, куда убежала так и не представившаяся сьёретта. Ближайшая анфилада была по-прежнему безлюдной, но если покои королевы дышали запустением, то тут явно чувствовалась жизнь. Шорохи, шепоты, отзвуки шагов. Я словно шла навстречу океану — его еще не видно, но опьяняющий запах и шелест сладковатой океанской воды уже доносит ветром.

Глава 22. Стакан воды и сапфир

Из-за поворота, громко топоча каблуками вычурных туфель, выскочил лакей. Несмотря на тяжелое шитье, фалды его ливреи развевались, из-под чалмы в осмийском стиле на лоб стекали крупные капли пота, так что он мотал головой, как укушенный весенней мухоцапой скакун. На судорожно вытянутых руках он держал поднос со стаканами и графин с водой.

При виде прозрачной и словно бы светящейся воды у меня во рту стало сухо и мерзко, как на выжженных пустошной тварью полях. Даже привкус спекшейся в камень пыли появился. В дороге я терпела, в зале отвлеклась на сцепившихся баронесс, но прохладное обтирание в уборной напомнило измученному телу, что вода существует… и теперь оно отчаянно требовало — пить! Воды, немедленно, сейчас же!

Я шагнула навстречу лакею — не может же он отказать в глотке воды королевской гостье!

Графин и стаканы неслись прямо на меня!

Мгновение мне казалось, что сейчас меня попросту протаранят подносом, когда лакей вдруг разглядел меня поверх посуды.

Глаза у него расширились, будто он невесть какое чудище увидел, он попытался остановить свой стремительный бег, и уперся каблуками в пол…

Каблук подломился, лакей начал заваливаться на спину… продолжая сжимать в руках поднос.

Край подноса взмыл вверх, проносясь чуть ли не у самого моего носа…

Графин перевернулся…

Стаканы посыпались…

Лакей завалился навзничь, гулко стукнувшись затылком об пол.

Графин бухнулся ему на грудь и скатился на пол. Стеклянная пробка выпала, и вода выплеснулась на пол. Стаканы разлетались на осколки. Поднос свалился лакею на физиономию. И наконец, воцарилась тишина.

Лакей лежал как солдаты стоят на плацу: каблуки вместе, руки по швам. И не шевелился. Верхнюю часть тела скрывал поднос.

Я некоторое время смотрела на вытянувшуюся вдоль ковровой дорожки фигуру, потом подошла — битое стекло противно хрустело под подошвами туфелек. Присела, и аккуратно приподняла край подноса:

— Эй, милейший! Вы живы?

Лакей, несомненно, был жив. Глаза под сползшей на лоб чалмой моргали, взгляд был устремлен в потолок. Ровно до того момента, как между ним и потолком появилось мое лицо. Моргать лакей прекратил, а потом сел, так резко, что мне пришлось отпрянуть, иначе его лоб разбил бы мой нос.

Обвел учиненный погром потерянным взглядом, посмотрел на меня…

— Мне конец! — выдохнул он. — А всё выыыыы… — он вскочил и прижимая к груди поднос, помчался прочь — только протяжное «Ыыыыы…» затихло вдалеке.

Я, конечно, знала, что могу быть грозной. Но не думала, что могу до такой степени напугать совершенно незнакомого мне лакея. Может, он из наших, редоновских, крестьян? Сбежал в столицу, оставив семерых детей и недоимки за пять лет?

Впрочем, гораздо больше странного лакея меня интересовал графин. Толстое граненое стекло выдержало, да и лакейская грудь смягчила удар — графин не разбился, и даже вода вытекла не вся. Я подняла кувшин, держа его в ладонях, как светящийся шар, и с жадностью посмотрела на плещущуюся на донышке воду. Стакана не уцелело ни одного, а графиня Редон, конечно же, не может пить из горлышка. Вот ведь странность: на охоте из фляжки можно, а в дворцовых переходах — совершенно пустых, ни души! — нельзя. А я ведь здесь тоже, в сущности, на охоте. И если я сделаю глоток… один-единственный глоток… то меня никто не увидит, верно?

Руки, высунувшиеся из-за портьеры, ухватили меня за талию, и вместе с графином утащили за тяжелую, пахнущую смесью духов и пыли, ткань.

— Во дворце не бывает так, чтоб тебя не видели. — шепот прозвучал за спиной, горячее дыхание пощекотало мочку уха.

Я не говорила вслух, а значит, никто не мог меня услышать.

— Во дворце не бывает так, чтоб тебя не слышали. — шепот коснулся другого уха, качнулась выпущенная вдоль шеи прядь волос.

— Тут везде глаза… — кажется, чьи-то губы мимолетно коснулись моего затылка. — Везде уши…

— И руки из-за каждой портьеры. — пробурчала я, растопыривая локти, как крестьянка в толпе на ярмарке.

Но чужие ладони на моей талии никуда не делись, наоборот, сжались крепче.

— А уж как осторожно тут надо действовать…

И меня поцеловали. В шею. Легко. Едва ощутимо. Прикосновение губ к ямочке на шее, невесомое скольжение… ввееерх… вниииз… по коже, мгновенно ставшей такой чувствительной, что мне пришлось резко и сильно вздохнуть… и тут же отчаянно смутиться.

Моя грудь… в вырезе платья… в таком скромном, почти закрытом вырезе… На нее смотрели! Смотрели так ощутимо, будто прикасались! И хватка на талии — сильнее, жестче…

— Ааах! — резко выдохнула я, и попыталась освободиться.