— Нет-нет-нет… — прошептали у меня за спиной, и меня мягко, но непреклонно притянули к себе. Мои лопатки уперлись… в мужскую грудь, а моя макушка оказалась у кого-то под подбородком.
Мне тихонько подули в волосы, заставляя разлететься свободные прядки:
— Осторожно действовать… очень… очень осторожно… будто идешь по Голой Пустоши босиком…
Я бы сказала «идешь по Чаще»…
Руки, наконец, отпустили мою талию… зато легли поверх сжимающих графин ладоней. Красивые руки, очень… мужские, с длинными сильными пальцами и чуть шершавыми ладонями. Полностью закрыли мои, мягко сжали, так что у меня от этого пожатия дыхание перехватило, и волна жара пробежала по коже… по плечам, по груди, по животу…
Его ладони обхватили мои и… заставили меня поднести кувшин к носу.
— Понюхайте… Ну же! — тоном человека, привыкшего, что его распоряжения выполняются, бросил он.
Я не хотела. Больше всего я хотела вырваться, отшвырнуть прочь графин, выскочить из-за портьеры и броситься прочь… но почти невольно потянула носом… и… Торопливо отодвинула графин подальше, почуяв едва различимый запах бесстыдки — невзрачного цветочка, настой на корешках которого заставляет людей полностью терять контроль и самообладание. Пара глотков воды с бесстыдкой — и ты живешь, как велит тебе сердце. Если уж любишь, так кого и как хочешь… не спрашивая согласия и не беспокоясь о месте… и уместности… этой самой любви. А уж если ненавидишь, то так, чтоб пылающая ненависть твоя отзывается у врага в костях!
Последний известный случай с настоем бесстыдки был двадцать лет назад, когда выпивший целый стакан тихий портной вломился в дом к соседу, вспорол живот ножницами слуге, а соседской жене, обожавшей играть на клавикордах, отрубил руки. Крышкой тех самых клавикордов. Бил, пока не перебил кости и не порвал кожу. С тех пор за сбор или выращивание бесстыдки полагается казнь через повешенье, а за попытку напоить ею — медленное четвертование. В память несчастной музыкантши — под аккомпанемент клавикордов. Лучшие исполнители играют, искусно сплетая мелодию с воплями четвертуемого. Толпы собираются, ценители из-за границы приезжают — послушать.
У нас в оранжереях — не тех, что на виду, а других, спрятанных на самой границе с Чащей — бесстыдка, конечно, растет. Но мы ее не продаем. Никому. Но вот она здесь, у меня прямо под носом. Настой слабенький, до смертоубийства бы не дошло, но накуролесить кто-то мог знатно. И если подумать… кого при дворе так не любят?
— Вы все еще хотите пить, сьёретта?
— Нет, благодарю вас… сьер… — нервно пробормотала я, и попыталась разжать пальцы.
Графин аккуратно подхватили, и утащили мне за спину.
— Жаааль… — гладкая мужская щека потерлась о мои волосы. — Впрочем, я справлюсь и так…
Горячие губы прижались к коже за ухом, быстро прошлись по шее, отодвинули ткань и коснулись плеча… будто печать поставили!
Подушечки пальцев пробежали по краю выреза, оставляя за собой пылающую дорожку на коже… и наконец, скользнули в сам вырез, мееедленно… дразняще поглаживая ложбинку груди…
— Мне… надо идти… Отпустите… — прошептала я.
— Я и не держу… — отозвался он и пальцы его скользнули ниже, вырисовывая узоры на моей груди…
Обманул, что не держит — снова поймал за талию, когда я попыталась шагнуть вперед. И дернул обратно, крепко прижимая к себе — так крепко, что и не вздохнуть.
— Не ешьте ничего, что не едят другие, и не пейте. — жестко сказали мне. — Ни с кем, не только с мужчинами, но и со стариками, пожилыми сьерами и безобидными детишками не оставайтесь наедине.
— Как сейчас? — выдохнула я.
— Ну что вы… как сейчас — это уже совсееем беда! Замуж могут выдать и за вещи гораааздо безобиднее. — все тем же щекочущим шепотом, от которого у меня мурашки бежали по коже, ответил он. И слегка раздраженно добавил. — И не ходите без драгоценностей — здесь это все равно, что выйти голой! Вот, возьмите! — мою шею, как удавка, захлестнула золотая цепочка… и точно между грудей лег крупный чистый сапфир в строгой оправе.
— Я не могу это взять!
Один этот камень стоит дороже всех моих драгоценностей вместе взятых!
— Давайте меняться… Я сделаю то, чего вы не разрешали…
Его пальцы совершенно нахально скользнули глубже в мой вырез и… чувствительно сжали грудь!
— …а вы в обмен возьмете то, о чем не просили! И мы в расчете!
И жадные пальцы стиснули мою грудь еще раз.
Меня толкнули в спину и… я вылетела из-за портьеры, с горящей от поцелуев кожей, томной тяжестью внизу живота и роскошным сапфиром, сияющим у меня между грудей!
— Да как вы…
Я крутанулась на каблуках и рванула портьеру в сторону…
За ней была ниша: темная, неглубокая, слегка пыльная. И совершенно пустая. Я принялась торопливо ощупывать панели, но если там и был тайный ход, найти его мне не удалось.