Что Полосатый сделал с моим отцом?
– Рейнхарт? Рейнхарт Вайсс?
Он поднимает голову, переводя остекленевший взгляд с меня на Кэсс. Его длинные сальные патлы настолько перепутаны, что кажутся клочками пакли. Даже борода и усы настолько грязны, что прилипают к коже.
– Откуда вы знаете мое имя?
Я шумно выдыхаю, дрожа всем телом. Это и правда он.
Кэсс поспешно вытирает слезы и катится к нему навстречу.
– Папа, это мы. Твои дети. Я Кэссия, – она указывает на меня, – а это Кэмерон.
– Кэмерон? – переспрашивает он. Лицо его сводит судорога, будто он силится и не может понять. – Это имя… Нет. Это мне снится. Это все не взаправду. Вы не можете… Я не… я ничего не помню.
– Его монетка, Кэм, – быстро говорит моя сестра. – Агапиос упоминал, что его воспоминания привязаны к монетке.
Я беру монетку свободной рукой, чувствуя гладкое дерево, которое столько лет прикасалось к моей коже. И протягиваю ее отцу.
– Возьми.
Он робко подползает ко мне на четвереньках и тянет руку.
Когда его пальцы смыкаются на деревянном диске, от него ко мне пробегает ощущение шока. В моей голове фейерверком вспыхивают воспоминания, стремительные и яркие, как никогда раньше. Лицо мамы, значок на ее лацкане – тот самый, который Агапиос отдал мне. Странствия через множество дверей, места, где я никогда не бывал. Новорожденные близнецы: один у мамы на руках, другой – в стеклянной кювете, подсоединенной к монитору в палате.
Образы из периода, который папа провел в Отеле, все вместе прожигают мне мозг. Мама вырезает монетки. Ее улыбка сияет радостью. Великая тайна встречи с ней, любви к ней, огромной, несравнимой ни с чем в мире. Прекрасная свадьба на каком-то острове в океане, на залитом солнцем пляже, и на подиуме стоит Старик и улыбается новобрачным, а Старшая горничная подает им обручальные кольца, вырезанные из дерева. Родители подписывают брачный контракт, вокруг сияют радостью лица их друзей из Отеля.
Но тут есть и другие истории. Человек в темной аллее, одетый в полосатый костюм. Музейная выставка, посвященная каким-то давним завоеваниям. Дети – такие же, как те, которых только что украл Полосатый, – магически привязанные к хранителю Музея, который хочет заключить сделку…
И, наконец, история, которая заканчивается падением женщины с платформы служебного лифта. Я впервые вижу ее так близко и четко, как будто папа и я – один и тот же человек. Вот я о чем-то бурно спорю с мамой. Она очень расстроена. А потом спор утихает. Мы вдвоем едем в лифте, шум движения настолько громок, что я не могу расслышать ее слов.
Она кладет мне в карман свою монетку и целует меня.
Я протягиваю к ней руки.
Она падает вниз.
Треск ломающегося стержня, ослепительный свет. Грохот, похожий на раскаты грома. Я оглядываюсь и вижу в металлических дверях лифта лицо, которое я раньше принимал за Полосатого и Агапиоса. Но на самом деле это лицо моего отца. Он смотрит на собственное отражение.
Я выпускаю монетку из пальцев – и череда видений обрывается, становясь мутными размытыми образами. Однако от этих образов – от того, что они сообщают – меня тошнит.
В глазах у меня закипают слезы.
– Так это твоя вина.
Мой отец смотрит на меня не моргая, приоткрыв рот. Выражение вины на его лице говорит о том, что он тоже все вспомнил.
Я вытираю глаза и встаю. Магическая пыль от пылевика Рахки наконец выветрилась. По телу пробегают разряды гнева.
– Значит, это был ты, – говорю я. Ужасный узел у меня в груди сейчас кажется в тысячу раз туже и огромнее. – Ты ее любил, а потом просто столкнул вниз.
Он поднимается с четверенек на колени.
– Кэмерон, ты должен понять…
– Ты
Я не могу заставить себя сказать это снова.
– Все было не так, – выговаривает он и протягивает ко мне руку.
Но я резко отдергиваюсь.
– Я это сам видел! В твоих же воспоминаниях! Все эти дети – те, кого пытается спасти Отель, – попадают в руки Полосатого, а он привязывает их к ужасным людям и заставляет на них работать до конца жизни. Моя мама умерла, пытаясь этому помешать. Она пыталась остановить то, что начал ты.
– Я не хотел, чтобы все так обернулось.
– Чего ты не хотел: работать на Полосатого? Ты что,
Одна из дверей с грохотом распахивается, и в нее врывается Старшая горничная с мечом наголо.
Я опускаюсь на колени рядом с Кэсс, пока горничные отрезают нас от человека, который по иронии судьбы был нашим отцом.
– Все будет хорошо, – шепчу я сестре, обнимая ее за плечи.