Внезапно понимаю, насколько у Кэсс лучше получается быть счастливой, чем это выходит у меня. Как сказал когда-то Нико, мне стоило бы получше верить в ее силы. Моя сестра способна на большее, чем я думаю. Из нас двоих
– Ладно, тогда
Кэсс кривится, будто глотнула уксуса.
– Так не будь.
Она все еще не понимает.
– Рейнхарт работал на Полосатого! Он украл Оранжерею. Он убил маму.
– Не говорит так! – Кэсс кусает губы. – Все было иначе.
Я прижимаю к груди подушку.
– Тебе-то откуда знать?
– Ты не единственный, у кого на груди висела родительская монетка из Отеля.
Мамина монетка. Конечно же. А я о ней совершенно забыл. После того, что случилось в Монастыре, Старшая горничная ее конфисковала, но до того Кэсс пробыла в Отеле много часов, и монетка была при ней.
Она стучит пальцами по подлокотникам инвалидной коляски.
– Я чувствовала присутствие мамы у себя в голове, когда появился мистер Полосатый. Я тоже видела разные вещи. Папа не сталкивал ее в Шахту… Он пытался ее удержать.
– Удержать от чего?
– От прыжка вниз, Кэм. Она сделала это намеренно. Мама знала, что папа заключил контракт с Полосатым, и всеми силами пыталась помешать ему выполнять условия соглашения. И когда она падала, единственное, о чем она думала – это о том, что нужно было освободить их обоих.
Я мотаю головой.
– Нет. Это же
– У него была на то веская причина.
– Такому поступку нет никаких оправданий.
– А вот и есть.
Я фыркаю.
– И какая причина могла бы быть достаточно веской?
– Моя жизнь! – яростно выкрикивает Кэсс. – Он подписал тот контракт с Полосатым из-за меня!
Я отшатываюсь, пораженный ее словами.
– Ты не можешь этого знать наверняка. Сколько ты пробыла в Отеле: день? Полтора дня? Я вот провел там больше недели, и то не смог ничего толком узнать!
– Потому что ты не умеешь слушать! – огрызается Кэсс. – Ты никогда не можешь просто замолчать и послушать других. Вот почему Ба не рассказывает тебе правду о моем здоровье. Она знает, что, какими бы важными ни были причины очередной операции, ты вычленишь из ее слов только то, какими могут быть риски и плохие последствия. Пропустишь все хорошее и выберешь плохое. Ты постоянно уверен, что один знаешь правду, и даже не слышишь, когда мы с Ба говорим тебе, что твоя постоянная помощь мне не нужна, что ты в чем-то ошибаешься, что дела обстоят лучше, чем ты думаешь. Папина монетка могла бы тебе по нотам расписать все, что случилось, если бы ты на минутку прекратил париться и просто расслабился!
Я хочу возразить, спорить с ней, но… А, если она права? Агапиос предположил, что, если монетка хранит воспоминания папы об Оранжерее, я рано или поздно смогу найти туда дорогу. Неужели я был так занят собственными переживаниями, что просто не замечал ничего, происходящего вокруг на самом деле?
Кэсс сцепляет руки, стараясь не расплакаться.
– Смотри. Мама была той, кто помог папе разорвать связь с Полосатым. Он ушел от Конкурентов и присоединился к Отелю, то есть на самом деле, по-честному вступил в их ряды. Но когда мама сказала ему, что у одного из их детей – у меня – будет эта врожденная болячка, он запаниковал. Она знала, что он снова попытается связаться с Полосатым, но не стала ему мешать. Полосатый обещал папе, что исцелит меня в обмен на Оранжерею. – Она всхлипывает. – А когда начали случаться все эти скверные вещи, мама осознала, что они оба совершили ошибку. И попыталась остановить его.
– Однако же Полосатый
– Потому что папа разорвал контракт с ним. Мама знала, что самому ему с Полосатым не справиться. Мистер Полосатый успел хорошенько покопаться у него в голове. Единственным способом не позволить папе передать ему галерею было сделать так, чтобы ее связь с папой стала сильнее, чем папина связь с Полосатым.
Я тупо смотрю на свое одеяло.
– Тогда зачем она…
Кэсс вытирает глаза и берет меня за руку.
– Мама не умерла, – говорит она. – Я это сразу почувствовала, когда оказалась в том лифте. Она просто заключила другую связь с Отелем: на более глубоком уровне, чтобы объединить силы с Отелем, чтобы эта двойная связь помогала папе противостоять Полосатому и скрыть от него Оранжерею, а нас – спрятать у Ба. Они устроили это вместе, вдвоем.
Но в воспоминаниях Рейнхарта в лифте был еще один человек: Полосатый.