Читаем Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира полностью

Исследователи, видимо, исходят из того примитивного соображения, что если у Отелло "вчера" никакого припадка не было, то, стало быть, и никакой падучей тоже нет, а Яго попросту в очередной раз лжет.

Мало того!

Те же исследователи всего лишь на основании вот такого сомнительного умозаключения уверенно отказывают Шекспиру в том, что он написал, и приписывают ему свои выдумки. Например, Л. Полонский в статье "Отелло" пишет (курсив мой. - Прим. НВЮ.):

"По поводу обморока Отелло надо заметить, что хотя в пьесе обморок назван "trance", а это выражение внушает мысль о припадке падучей болезни, но мы не видим достаточного основания к такому мнению. Яго, действительно, хочет представить обморок Отелло как припадок эпилепсии <...> одним словом, выдает это за нечто обыкновенное

у Отелло. Но автору не было никакого расчета приписывать своему герою черту, которая бы ровно ничего не объясняла, тогда как простой обморок после крайнего напряжения рисует характер Отелло. Между тем, для Яго необходимо было скрыть случайность обморока, чтобы Кассио не допытывался о его причине, и вот, он просто лжет, тем легче, что он охотно всякому приписывает все, что может уронить другого в чужих глазах".

Охотно верю, что Л. Полонский не видел достаточного основания тому, что с Отелло случился эпилептический припадок. А вот Шекспир такое основание видел, и даже не одно! Ну, на то он и гений. Жаль только, что читатели в массе своей почему-то любят повторять ерунду за слабовидящими критиками, а не вчитываться в авторский текст.

И совсем уж досадно, когда чье-то ошибочное мнение превращают в этакий бездумный жвачный псевдопостулат, да еще, не дай бог, щедро сдобренный романтическим парфюмом.

Ну вот, например, глубокомысленная сентенция о том, что "простой обморок после крайнего напряжения рисует характер Отелло".

Это каким же образом рисует, с какого боку? Если у кого и рисует характер этот простой обморок, то разве что у тургеневской барышни, падающей без чувств при одной только мысли о неверности жениха. И, разумеется, к Отелло это не имеет никакого отношения и не объясняет в его характере ровным счетом ничего.

В том, что это был именно эпилептический припадок, я не сомневаюсь ни секунды - и чуть ниже я приведу свои доводы, сделанные строго на основании текста. А вот зачем Шекспиру понадобилось делать из Отелло эпилептика - это другой вопрос, и чрезвычайно интересный. Потому что у Шекспира - вопреки мнению Л. Полонского и его последователей (а также предшественников) - был именно расчет именно на эпилептический припадок! Потому что именно эпилепсия лучше всего объясняла трагический финал пьесы, о чем мы также с вами поговорим.

Больше того!

Яго сказал об эпилептическом припадке вовсе не для того, чтобы скрыть факт обморока, а то, дескать, не ровен час Кассио догадается о его причине. Это притянутая за уши глупость. Хотя бы потому, что Яго преувеличил количество припадков - а Яго никогда не лжет просто так. И если бы, по версии Л. Полонского и проч., он хотел скрыть факт обморока, то ему было бы достаточно просто сказать про падучую - но врать, что это уже второй приступ, ему бы тогда не было никакого смысла.

Но он соврал. Зачем?

А затем, что Яго, как и Шекспиру, был крайне важен этот приступ - можно сказать, что у Шекспира и Яго были на этот счет совершенно одинаковые по смыслу цели, только объекты разные!

Итак, выделю вопрос: какая же цель была у Шекспира, наделившего Отелло эпилепсией, и какую цель преследовал Яго, преувеличивший количество приступов? Я дам ответ позже, а пока поговорим о том, насколько можно верить Яго, и можно ли верить вообще.

*

Очень жаль, что переводчик, литературовед и критик М. Морозов в своих комментариях к трагедии не избежал той же нелепой ошибки:

""(Падает без чувств)". - Непонятно, на каком основании Кетчер, а за ним Вейнберг и некоторые другие переводчики переводили "падает в судорогах", между тем как слово "trance" (фол.) значит "беспамятство" или "неистовство"

, и ни о каких "судорогах" не говорится <...> Неужели переводчики приняли слова Яго о том, что Отелло страдает припадками падучей, за чистую монету?".

И в отдельной статье ("Анализ трагедии "Отелло" по ходу действия") он повторяет свое утверждение:

"И, доведенный до предела мук, Отелло падает без чувств. Не "падает в судорогах", как произвольно перевели некоторые переводчики, сделав из Отелло эпилептика. Об эпилептическом припадке говорит Яго. Но это, конечно, клевета".

Во-первых, "падает в беспамятстве" или "падает в неистовстве" - это две формы эпилептического припадка. При этом неистовство вовсе не отменяет беспамятства, и наоборот.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное