Отец моего жениха

— Что, и здесь все натуральное? — хрипло спрашивает он, и смотрит мне в глаза. От их черноты меня в очередной раз настигает приступ удушья, и все что я могу это кивнуть.

Он надавливает пальцем мне между губ, так что я, к своему стыду, ощущаю языком его вкус его кожи: пряно-солоноватый, от которой в животе бушует жидкое пламя. Боже, мне нужно отсюда валить и поскорее.

Тут Сергей проявляет чудеса телепатии: резко одергивает руку, возвращая ее на подлокотник, с которого волшебным образом исчез стакан.

— Иди спать, — тяжело откидывается на спинку кресла. — И лучше поторопись.

Юля.

Тело будто парализовало, и мне требуется огромных усилий, чтобы заставить себя подняться. Темный взгляд Молотова давит на меня многотонной тяжестью, из-за чего ноги не слушаются. Бормочу «Спокойной ночи» и буквально силом волоку себя к лестнице. Живее, Живцова! Ты же Живцова, а не Холодцова, в конце концов!

Я налетаю на дверь нашей с Димой спальни, толкая ее всем телом, будто она мой спасательный бункер перед концом света. Тяжело и часто дышу, пока трясущейся рукой запираю замок изнутри, и медленно сползаю по стенке. Боже мой. Божечки. Обхватываю колени руками и качаюсь взад-вперёд словно неваляшка. Мысли и чувства пляшут вразнобой, сердце грохочет под футболкой так громко и часто, что закладывает уши.

Что это было? Что только что, мать вашу, было?! Меня посетили галлюцинации на фоне обезвоживания, или Сергей, правда, касался моего рта? Если это глюки, но почему я до сих пор чувствую на языке вкус его кожи?

Сергей Георгиевич он для тебя, Живцова!! Хотя какая разница, если граница «злой свекор — стерва-сноха» между нами только что с треском рухнула? Во всяком случае, для меня.

Ну какого черта я полезла к Молотову с этим пледом и заботой о паркете? Ну замерз бы он, ну покашлял денек-другой, зато сейчас меня так не трясло и белье было бы сухим. А оно, блин, намокло, и живот сводит горячей судорогой. И как мне с этим теперь жить? Это же Димин отец.

В отчаянии прикусываю колено и дергаюсь от боли. Презираю себя за то, что такое чувствую. Нужно было сразу встать и уйти, а не позволять себя трогать. Молотов был пьян — это его главное оправдание, а у меня какое?

Сейчас бы мне бутылку «Мартини» и перенестись на необитаемый остров, где синий взгляд и совесть меня не достанут. Собирать кокосы с пальм и добывать трением огонь.

Дыхание постепенно приходит в норму, но снова сбивается, когда я слышу звук поднимающихся шагов. Сердечный ритм начинает отплясывать чечетку, и я закрываю ладонью рот, чтобы мои нервные вздохи не просочились в коридор.

Шаги становятся ближе и затихают возле моей двери. Молотов рот ладонью точно не закрывает, потому что я отчетливо слышу его тяжелое дыхание. Нас разделяет лишь деревянная перегородка. Достаточно дернуть ручку, чтобы вновь увидеть его глаза и ощутить пряно-древесный запах. Боже, о чем я вообще думаю.

Когда моё состояние достигает максимальной отметки нервозности, из-за стены слышится глухое «Блядь», после чего шаги возобновляются, становясь тише, и обрываются с хлопком закрывшейся двери.

Я с облегчением выдыхаю и, поднявшись с пола, падаю лицом в кровать. Тело влажное от пота, но мне холодно. Пытаюсь отключить сознание и уснуть, но не никак не выходит. Я без конца ворочаюсь – скидываю подушки на пол, потому что слишком мягко, потом снова их собираю, потому что без них слишком жестко.

Сон не идёт ни через час, ни через два. Я продолжаю изводить себя угрызениями совести, корить за эмоции, которые не должна испытывать в адрес никого, кроме Димы, и уж тем более в сторону его родного отца. То, как отзывчиво моё тело откликалось на этого мужчину, приводит меня в растерянность.

Когда стрелки часов показывают шесть утра, я словно лишенный функции сна зомби поднимаюсь с постели, принимаю ледяной душ, и на цыпочках выскальзываю в коридор. Надеюсь, после ночных возлияний олигарх все еще крепко спит, и народная мудрость о том, что сон алкаша короток и беспокоен, к нему не относится.

Готовкой я решаю себя не утомлять, чтобы по привычке не столкнуться с Молотовым на кухне. Куплю Диме бульон во Вкусвилле. Сейчас, когда я немного пришла в себя, вчерашнее происшествие уже не кажется мне таким жутким преступлением, но судьбу испытывать я не хочу.

Запрыгиваю в прибывшее к воротам дома такси и называю водителю адрес больницы, где лежит Дима. Мне нужно поскорее увидеть его и понять, что то, что я испытала ночью — не более, чем наваждение.

— Я тороплюсь, - говорю таксисту, который слишком долго возится с навигатором, и с опаской поглядываю на крыльцо дома.

Все же утром реальность воспринимается несколько иначе. Ну подумаешь, перебрал человек с алкоголем, перепутал с кем-нибудь из любовниц, поэтому и касался меня так. Скорее всего, интимные фрагменты вчерашней ночи выпадут из нетрезвой памяти Молотова, и он ничего не вспомнит. При встрече со мной он не смутится и не будет чувствовать себя неловко. Так почему бы и мне не сделать того же самого? Так будет проще для всех. Да, так я и поступлю.