Верка медленно закрыла глаза, но ресницы ее часто дрожали, потому что наружу пробивались слезы.
– А когда они вырастут и у них будут свои дети, а мы станем старыми, старший сын возьмет нас к себе. И от него мы будем ездить ко всем остальным, и все будут уважать нас…
– И потом похоронят рядом? – сдавленным чужим голосом спросила Верка.
– Конечно! – воскликнул Коля. – Ведь мы и на том свете вместе будем.
– А это видел? – закричала вдруг Верка, вскакивая и показывая Коле руку от локтя. – Меня в ад! Я туда давно записалась!
Стуча голыми пятками о половицы, она подбежала к кровати, села, бросила ладони между широко расставленными ногами и смотрела на Колю насмешливо-вопрошающе.
– Аллах милостив, милосерден… – тихо проговорил Коля.
– Заколебал – Аллах, Аллах! – снова закричала Верка. – Это у вас – Аллах! А у нас Бог! Христос! И еще там святые всякие! Понял? Абдула…
Коля улыбнулся и тихо, спокойно заговорил:
– Аллах – это только имя. Имя Бога… Бог один… А имен у него много…
– Много… И какое ж – настоящее? – Верка была удивлена.
– Настоящего имени пока никто не знает… А когда оно откроется, Его позовут, и Он придет… И тогда все станет по-другому… Хорошо… Правильно… Понимаешь?
Верка удивленно и растерянно спросила:
– И… когда это будет?
– Этого тоже никто не знает… Но это будет! Обязательно будет!
Спустя несколько дней, когда у Ивановых более-менее успокоилось и болячки на лицах драчунов стали заживать, тетка Соня отправилась в церковь к отцу Михаилу, заказала молебен и попросила священника прийти в гости.
Хотя церковь недалеко была, аржановские туда не ходили, почти не ходили, очень редко ходили – когда уж совсем припечет.
На обратном пути тетка Соня присела под ветлу на берегу Бучилы. Обманула тетка Соня всех, сказав, что притворялась тогда, когда сыновья дрались. Ударили ее, может, и нечаянно, но сильно, и хотя синяка и вправду не было, болело что-то внутри, тянуло вниз так, что, когда тетка Соня шла, хотелось все время сесть и посидеть.
День был жаркий, и тетка Соня платок сняла и верхнюю пуговицу на кофте расстегнула. Хорошо было, и собралась она в одиночестве поплакать, как увидела, что к Бучиле подъехала машина красная и из нее выбрался парень в черных очках. Он в Аржановке давно всех интересовал, но никто про него ничего не знал, и тетка Соня решила понаблюдать и затаилась. Сперва он снял очки и положил на капот машины, потом куртку, потом расстегнул рубашку и стал расстегивать джинсы.
Тут тетка Соня смутилась, застегнула пуговицу на кофте, повязала кое-как платок и направилась к неизвестному. А он, как увидел тетку Соню, надел сразу очки.
– А ты чего ж, купаться здесь собираешься? – спросила тетка Соня, остановившись в нескольких метрах.
– Собираюсь, – кивнул он и усмехнулся.
– А здесь не купаются. – Тетка Соня сказала это и для убедительности помотала головой: – Не-а.
– Это почему же? – Неизвестный разговаривал с теткой Соней, как с маленькой или глупенькой, иронично и насмешливо.
– Нельзя, – ответила она и нахмурилась. Не объяснять же было ему, что здесь внизу, под водой – церковь, дурой ведь посчитает, да, пожалуй, и прав будет.
– Здесь столько народу перетонуло, ужас, – нашлась тетка Соня.
– Здесь? – удивился неизвестный, указывая пальцем на Бучило.
– А ты не гляди, что оно маленькое, у него, может, дна нет… высказалась тетка Соня неуверенно.
– Как это – нет? – удивился он и улыбнулся.
– Нет, – настаивала тетка Соня.
– Это мы сейчас проверим… – Он снял рубашку и бросил на капот машины.
– А ты чей же, сынок, будешь? – задала тетка Соня вопрос, ради которого и подошла сюда.
– В каком смысле – чей? – спросил он, склонив набок голову.
Тетка Соня растерялась, ей казалось, что она спросила понятно.
– Ну вот, к примеру, я Иванова Софья Пантелеймоновна, я здесь, в Аржановке, родилась, прожила всю жизнь, здесь, значит, и… – Она махнула рукой и засмеялась, не выдержав серьезности своего заявления.
Он еще сильнее склонил голову набок и медленно снял очки. Он понял, с кем разговаривает, и внимательно рассматривал тетку Соню. Так внимательно, что тетка Соня смутилась.
– Так чей же ты, сынок? – повторила вопрос она, но очень неуверенно.
– А я, мать, ничей, – ответил он негромко.
– Как это – ничей, разве так бывает? – спросила тетка Соня, а у самой, как она потом рассказывала, мурашки по спине побежали.
– Бывает, мать, редко, но бывает, – он сказал это, а потом опустил голову и тихо попросил: – Ты прости меня, мать…
Тетка Соня ничего не поняла, а только на шаг отступила.
– Прости, мать, – повторил он, не поднимая головы.
Тут тетка Соня решила, что человек этот, неизвестный, маленько не в своем уме, и еще больше испугалась.
– Ладно, ладно, – закивала она, пятясь. – Ладно, сынок, ладно… Ты только не ныряй в Бучило-то… – Она повернулась и заторопилась прочь.
С минуту он смотрел ей вслед, потом повернулся к воде, скинул джинсы и, оставшись в одних плавках, красиво, ласточкой вошел в воду. Он быстро доплыл до середины Бучилы, остановился там и, набрав воздуха в легкие, скрылся под водой.