Отец мой шахтер (сборник)

– А кто же вы тогда? Помните, когда Никита Михалков в «Жестоком романсе» приехал? Все там кричали: «Барин приехал! Барин приехал!» Вас все здесь любят. Владимира Ивановича любят… А Галину Васильевну как любят! Они нас не обижают. Деньги хорошие платят. Без вас пропадем. Я зуб вставил золотой, видите? – Киномеханик широко открыл рот. – У меня тут дырка была, Владимир Иванович говорит: «Вставь ты зуб себе, Наиль!» Я говорю: «Какой? Железный или золотой?» Он говорит: «Золотой конечно». Денег дал. Я вставил. Мама заболела, Владимир Иванович узнал: «Наиль, хочешь, в Москву ее на лечение пошлем, хочешь, за границу, я все оплачу». Мама не согласилась. Говорит: «Наиль, спой мне татарскую песню». Я говорю: «Я не знаю татарских песен, я уже ассимилировался». Она говорит: «Не знаю, что это такое, спой».

Татарин замолчал, глядя виновато и продолжая улыбаться:

– Днем сплю, ночью не сплю, жду – Владимир Иванович позвонит: «Наиль, заряжай!»

4

Неподвижно и молча сидел Печенкин рядом с Гелей, и рука его лежала на ее колене. Геля молчала. Глаза ее были закрыты.

– Это твоя лучшая песня, – убежденно проговорил Печенкин.

Она открыла глаза, иронично улыбнулась:

– Ты говоришь так после каждой моей новой песни.

Владимир Иванович не услышал.

– Гель, скажи, а почему ты не в рифму сочиняешь? – заинтересованно спросил он.

Геля наморщила лоб:

– Потому что в рифму пишут все.

Печенкин кивнул, поняв.

Геля улыбнулась и, ласково посмотрев на него, спросила:

– Ты лучше скажи: как Илья?

Владимир Иванович оторвал от ее колена руку и показал свой большой палец.

– Я рада. Я очень рада, – сказала она.

– Латынь выучил, – похвастался Печенкин.

– Я рада. Я очень рада, – повторила она.

Он вернул руку на место, и они снова замолчали.

– Гель, а маленький человек – это образ или конкретно? – поинтересовался Печенкин.

– Образ… Или конкретно, – погрустнев вдруг, повторила Геля и хотела подняться, но Печенкин не позволил ей это сделать – может быть, неожиданно и для самого себя опрокинул женщину на тахту.

Она беззвучно, но отчаянно сопротивлялась; Владимир Иванович вдруг вскрикнул, вскочил на ноги, стал трясти рукой и, морщась от боли, дуть на укушенный палец. Это, кстати, был тот самый палец, который он только что показывал.

– Бешеная, – прошипел Печенкин.

– Чикатило! – парировала Геля и резко поднялась. Застегивая ковбойку на груди, стала что-то искать в стенном шкафу.

– А если б я закричал? Охрана за дверью! – продолжал возмущаться Владимир Иванович.

– Тогда б меня застрелили, – пожала плечами Геля, подходя к нему с бинтом в руке.

– Бешеная, – повторил он, наблюдая, как она забинтовывает его палец, и успокаиваясь.

– Сделай укол, – примиряюще пошутила Геля и прибавила почти ласково: – Чикатило…

– Просто я соскучился, – объяснил Печенкин.

– Приезжай чаще, – предложила она.

– Приезжай чаще?! – взорвался вдруг он. – Еду к тебе и не знаю, дома ты или нет. Позвонить даже не могу! Говорю – возьми мобилку!

С насмешливым чувством превосходства в глазах Геля помотала головой, отказываясь. Печенкина это еще больше разозлило, он вырвал руку, размотал бинт, бросил его на пол и закричал:

– Живешь в хрущевке!.. На работу каждый день!.. На троллейбусе!.. Сорок лоботрясов!.. За три копейки!..

– Что ж, не всем учиться в Швейцарии, кому-то приходится в Придонске! – язвительно парировала Геля.

– Нормальные люди так не живут! – выкрикнул Печенкин.

– Нормальные люди только так и живут! – прокричала в ответ она.

– По-твоему, нормальные – бедные?

– А по-твоему – богатые?

– Конечно богатые! Нормальные – богатые!

– Нормальные – интеллигентные!

Печенкин саркастически захохотал:

– Интеллигентные? Что за звери такие? Все говорят, никто не видел.

– Ну почему не видел? – не согласилась Геля. – Видел. Видели. Я видела.

– Это какие такие – интеллигентные? Которые сами ни черта не делают и другим делать не дают? Тот, кто пашет как трактор, вкалывает по шестнадцать часов, тот, значит, бандит и вор! А тот, кто… Ко мне эти интеллигентные каждый день приходят: «Дайте, Владимир Иванович, дайте!» Только одному дашь, другие интеллигентные бегут: «Вы ему неправильно дали. Он плохой, мы хорошие, нам дайте». Я говорю: «Давайте я у него заберу и вам отдам?» – «Давайте!» Интеллигентные… – Печенкин презрительно скривился: – Правильно Ленин говорил: «Не интеллигенция у нас, а говно!»

Геля не выдержала, топнула вдруг ногой и закричала:

– Печенкин, выйди из класса!

– Из какого класса? – засмеялся Владимир Иванович. Он уже готов был мириться.

Геля поняла, что оговорилась, но ни шутить, ни мириться она сейчас не желала и, подталкивая Печенкина к двери, неумолимо приговаривала:

– Иди… Иди, Печенкин, иди…

– Ну ладно, Гель, чего ты… – виновато улыбаясь, пятился Печенкин.

– Иди, Володя, прошу тебя… Я прошу тебя! – Геля вытолкнула гостя на лестничную площадку и вдруг шепотом, скороговорно и стыдливо сообщила: – Я беременна.

– Что? – не расслышал он.

– Я беременна! – высоко пискнула Геля и захлопнула перед его носом дверь. Щелкнул замок. До Печенкина дошел наконец смысл ее слов, он растерянно улыбнулся и надавил на дверь сначала рукой, потом плечом.