Отъявленные благодетели

Я замолчал. Фаню пытали моджахеды. По поводу пыток у него действительно был нехилый пунктик. Зато пытать умел Саврас. Только он пробыл в трансе полчаса и теперь нестабилен. Чудит. Заговаривается. Кожу с себя едва не срезал из-за запаха. Может соскользнуть. Морг еще этот. Собственно, так и становятся монстрами. Запытает, а потом спятит окончательно. Нельзя его к такому подталкивать. Я посмотрел на Ангела. Или можно? Если не пытать, так ведь и будем в жмурки играть. Ладно бы по итогу я один зажмурился. А если зажмурится Ангел? Я представил ее мертвой. Нет. Прости, Саврас. В ад пойду. Вот за это точно в ад пойду.

– Фаня, ты здесь?

– Здесь.

– Пытать будет Саврас.

– Не надо, Олег… Он чокнется…

– Моя ответственность.

– Олег, я…

– Это приказ.

– Хорошо.

– Объяснишь ему всё. Стыришь мужика. Получишь инфу. Вечером я позвоню.

– Мужика куда?

– Михалычу на кладбище позвони. Пусть устроит двойное захоронение. Саврас пытает, кончаешь ты. Понял?

– Думаешь, это Саврасу поможет? Ладно, сделаю.

– Спасибо, Фаня. Что-то серьезное происходит. Мы должны понять.

– Я понимаю…

– Всё. Даю отбой. Действуй.

Я положил трубку. В глазах Ангела стояли слезы.

– Какой-то Саврас поедет пытать человека и, возможно, сойдет с ума. Почему всё так, Олег?

– Для того он и будет пытать человека, чтобы мы поняли, почему всё так.

Я чувствовал себя мерзко и возвышенно. Как Барклай-де-Толли, принявший решение отступать ради победы. Мы сели в машину и сразу обнялись. Не знаю почему. Как-то само получилось. Хорошо, когда есть кого обнять в этом встряхнутом мире. Через час мы въехали в Петербург.

Глава 3. Питер

Не люблю Петербург. То есть – люблю, конечно. Это как с Моникой Беллуччи. Ее все любят, понимаете? И Петербург все любят. А я его ненавижу. Из чувства противоречия. Мне мое чувство противоречия дороже всех треклятых ампиров, готик, Эрмитажей и Финского залива с Адмиралтейством. Вот интересно, почему залив Финский, а вокзал Финляндский? Будь я не собой, а кем-нибудь другим, знатокам в «Что? Где? Когда?» послал бы. Пусть прифигеют. Питер похож на деревню. Одна центральная улица – Невский. Морская такая деревенька. В какую сторону ни пойдешь – ветер в харю. «Ветер в харю – я хуярю». Поговорка такая есть. В Петербурге придумали. Гадом буду, не сомневайтесь. Если чванливые петербуржцы будут вас своей изысканностью гнобить, смело тычьте их носами в эту поговорку. Только будьте осторожны. Они от слова «хуярю» кончить могут. Вообще, конечно, Петр I – тот еще извращенец. Не в том смысле, что у него член длиной сорок четыре спички, как нам Сито в детдоме рассказывал, и он лошадь трахал, а в том смысле, что на болотах. Балтийское море, окно в Европу – это понятно. Но жить-то здесь нахера? Воткни могучий гарнизон, пару крепостей – и здравствуй, Вася. Нет, заселил. У меня знакомая в Питере есть. Инфернальница. В Перми жила – девушка как девушка, спортивная. А в Питер переехала, два года прошло, все – инфернальница. Бледность болезненная. Депрессуха. Ты хоть трахаешься, спрашиваю. Ты что, говорит, я осознаю свою сексуальность. В Перми трахалась, в Питере осознает. Города, как люди. Одни рождены для жизни, другие – для смерти. Дэнни де Вито и Курт Кобейн. Ну, вы поняли. Пермь – она для жизни. Какой-никакой, но жизни. А Питер – он весь про смерть. Офигенную, красивую, жутко благородную, но смерть. Я поэтому с чувством тревоги сюда въехал. Атмосфера, понимаете? Декадентщина такая. Упадок. Неправдоподобные красоты. В Питере я как бы вынужден тратить дополнительные силы, чтобы не попасть под очарование этого долбаного упадка. А у меня сил и так с гулькин нос. Бориску еще развеивать. За Ангелом присматривать. От ушлепков сумасшедших отбиваться. Короче, я был сосредоточен и зол. Надо, думаю, возле Невского кости бросить, потому что ездить на метро совсем не вариант. С одной стороны – много людей, а с другой стороны – людей много. Могут постесняться, а могут не постесняться. Воткнут финку в бок на эскалаторе, и вся недолга. Даже если б я был стоглазым шестируким Шивой, и тогда бы не среагировал, среагировал. Но сначала мы заехали на Сенной рынок – симку левую взяли, чтоб с Фаней связь держать, эсэмэску ему кинул. Минута промедления и можно заблудиться. Не в смысле потеряться, а влететь в блудняк. Хотя мы уже в нем, но у всего на свете есть мера, степень, глубина. И у блудняка тоже.

На Достоевского прикатили. Там отельчик небольшой. Я в нем однажды останавливался. Горничную отжарил. Не насилие, ничего. Попкой крутила, ну, я руку и положил. А она изогнулась кошкой и глядит томно. Смешно будет, если они с Ангелом поцапаются.