Отъявленные благодетели

– Пускай. Без мук мои оргазмы будут не столь ошеломительны.

– Иногда мне кажется, что кроме оргазмов тебя вообще ничто не интересует.

– Ангел, ты послушай нас со стороны. Это ж просто уши мнутся! Давай так – пока мы не поссорились, прекратим этот разговор, я схожу в магазин, мы поужинаем, а утром, когда мужики прилетят, мы все вместе решим, как нам быть дальше. Идет?

– Иди.

– Что?

– Иди в магазин.

Сухо так уронила. Чертов Христос. Воскрес бог знает когда, а все равно умудрился влезть в наши отношения.

Я молча вышел из номера. Вечер обещал быть прохладным, если не ледяным. И это я не о погоде. Погода как раз нормуль была. Для Питера. Питерок-хипстерок. Фиг сыщешь продуктовый в центре города. Это как шаверму в музее искать. Знаете, как они Грибоедовский канал называют? Грибонал. Характерное такое словечко. И креативное, и циничное, и извращением отдает. Чисто питерское. Ну, мне так кажется. Что ни возьми, кроме физики с математикой, все кажется. Сейчас, например, мне кажется, что надо силой отобрать идиотскую урну у Ангела и отвезти ее в крематорий. Если они все под колпаком, некрономиконцы ее мигом обнаружат. Всяко ведь потеряют к нам интерес. Нахер мы им сдались без урны? Или в отместку забарагозят? Силой отнять… Отнять-то отниму, но Ангела потеряю. Обидно, досадно, да может, ладно? Нифига не ладно. Представил свою житуху без нее и замер посреди Невского, как чурка. А с другой стороны – зато живой останется. А я останусь? Вот – любовь. Любовь, например. Хотя слово уставшее. Можно отобрать урну, потерять Ангела, но сохранить ей жизнь. А можно урну не отбирать, биться изо всех сил, подвергнуть жизнь Ангела риску, но быть с ней до конца. И там любовь, и тут любовь. Этих любовей, как гондонов в аптеке, – на любой хер, то есть ситуацию. Стоп-хали-хало! А если не про Ангела, если сразу про царство?

Про царство я не смог. Белый шум в башке. Даже для меня это слишком ненормальная тема. Кафешку недорогую нашел. Блинчиками с кофе на вынос затарился. Надо сладкое жрать, когда жопа, чтобы хоть в животе радость была. Толстухам бы не рекомендовал, а так в жилу. Утром всё порешаем. Скарлетт О’Хара, блин. «Я подумаю об этом завтра». Может, Фаня что пробросит. От Савраса хрен дождешься. Вернулся в номер. Ангел мимо смотрит. Неприятное чувство, будто ты уже умер. Поели молча. Сполоснулся. Вздрочнуть думал. Не стал. На хер всё. Легли. И Христос между нами. Вроде миф, а разделяет шибче правоты. Ангел, шепчу, Ангел… Молчит. Так и уснули. Заколоченными.

Утром проснулся, рукой поелозил, ногой поелозил не знаю зачем, всегда так делаю. Не должен мозг быстрее тела просыпаться, не барское это дело. Ангела нет. И рукой нет, и ногой нет, а потом и глазами нет. И вода в душе не льется. К рюкзаку кинулся. Денег нет. И урны тоже нет. Ушел Бориска на Ангеловых ногах. Закурил. На Неву пошла, прах развеивать. А некрономиконцы где? А хер его знает где. Завалят, и вся недолга. Я им завалю. Я им, чепушилам, так завалю, кишки свои жрать будут. Очень меня этот финт Ангельский ошеломил. Сама решила, сама поперла. К Севе побежал. Он с вечера как завалился, так и дрых. Рулем рулить, это не на заднем сиденье трындеть. В дверь забарабанил. Сева, ору, одевайся бегом, заводи мотор, Ангела надо спасать! Сева забегал. Я тоже забегал. Сева на месте, я – вниз. Слетел и в Савраса врезался. Фаня с ним. Братан, орет. Хуян, говорю. Ангел на Неву ушла – прах развеивать. Завалят ее сектанты. Тут Сева ссыпался. Вылетели. Запрыгнули в мотор.

Сева: Куда?

Я: На Неву.

Сева: Куда именно?

Я: Не знаю. Едь к Неве, там решим.

Поехали.

Фаня: Это как иголку искать.

Я: Предлагаешь не искать?

Фаня: Позвонить.

Я: У нее с Москвы телефон выключен.

Саврас: В транс ныряй, чуйка выведет.