Отъявленные благодетели

Вера: Олег, отвези меня к маме.

Как пощечину отвесила.

Я: Хорошо. Закончим, и отвезу.

Вера: Спасибо.

Я смотрел на Веру, она смотрела в окно. По-моему, Вера овладела сверхъестественным искусством изображать обиду затылком.

Сева: Отель…

Я: Сворачивай.

Сева свернул к придорожному отелю на холме. С холма открывался вид на Журавлёвку. Она росла, как маслята или лисички в лесополосе. Что это, блядь, значит – отвези к маме?!

Мы сняли два номера по Фаниным липовым документам. Сева прилег от греха. Сева жил с детским ощущением, что если ты ничего не делаешь, то и с тобой ничего не сделают. Не это ли, думаю я иногда, хтоническая питательная основа обывательского консерватизма? Саврас и Фаня ушли за оружием и поболтать с таксистами и барменами. Если хочешь узнать обстановку в городе, то говорить нужно именно с ними. У нас не больно религиозное общество. В гробу мы эту религию видали, если честно. Но вот потребность исповедоваться никуда не делась. Мне кажется, сначала появилась эта потребность, а потом уже она как бы встроилась в религию, стала ее частью. Поэтому религии такие живучие – они нами не придуманы, они из нас вытекли, стали плохо сформулированным ответом на еще хуже сформулированные вопросы. В исповеди самое главное – доверие к исповедующему. И тут таксисты и бармены впереди планеты всей. Они твои «одноразовые друзья», по емкому определению братана Тайлера. Когда всем на всех насрать, то как бы и по чесноку можно, без оглядки, а не как обычно. Ты честен либо с чужим человеком, либо с самым близким другом. Абсолюты сходятся. Миллиардеру насрать на деньги, и бомжу подзаборному тоже насрать на деньги. В экзистенциальном смысле бомж ближе к миллиардеру, чем обыватель. Это отдельное искусство – жить на краю своей популяции. Да и вообще – на краю. Как я, например. Или Саврас с Фаней. Мы на горных козлов похожи. Они живут высоко в горах и по таким скалам отвесным скачут, будто гравитацию на хер послали. А на самом деле у них копытца раздвоенные и децл разъезжаются, а между ними кожица, как бы такие половые копытные губы, они ими за мельчайшие выступы хватаются и поэтому вниз падают крайне редко. А еще у козлов тела плоские, сплюснутые, такими телами к стенкам скал очень хорошо прижиматься. Я это к чему. Когда люди на этих козлов смотрят, они такие думают, типа, вот ведь какие козлы ебнутые, как высоко забрались, того гляди сверзятся, спустились бы, идиоты, внизу безопаснее. А козлы рождены, чтобы жить в этих высоченных горах. Для них «спуститься» не существует. Это их треклятая среда обитания, они другой не знают и знать не хотят! Козлы так оборудованы – им в горах намного безопаснее, чем на равнине. А мы не столько физически, сколько психологически, хотя и физически тоже…

Вера: Тоже козлы. Полностью согласна.

Я: …оборудованы, чтобы ходить по краю. Я вслух, что ли?

Вера: В пляс, блин. Олег, ты себя вообще со стороны видишь?

Я и правда бубнил на кровати. Со мной такое бывает – я бубню. Особенно на кроватях. От усталости.

Я: Вера, почему ты хочешь уехать домой?

Вера: Потому что меня укачало.

Я: От чего?

Вера села на кровать рядом со мной.

Вера: Да от всего, Олег. Понимаешь, когда я погружаюсь в твой мир, все кажется стройным и логичным: Ангел, урна с прахом, «Некрономикон», Тысячелетнее царство Христа. Но когда я из твоего мира выныриваю, когда смотрю со стороны, у меня такое чувство, будто я еду с сумасшедшими.

Я: Некрономиконцев Сева видел.

Вера: А я не знаю, кто такой Сева. Может, он санитар, который везет смертельно больных дуриков на море, потому что на небе только и разговоров, что о море.

Я: Не перегибай. Ты видела, как мы справились с консультантами.

Вера: Видела. Спятившие спецназовцы. Еще страшнее.

Я: Чего ты хочешь? Чтобы я доказал тебе, что я не сумасшедший?

Вера: Нет. Я хочу, чтобы ты от меня не отгораживался. Если вы идете ловить маньяка, уж не знаю, настоящего или воображаемого, то я иду с вами.

Я: Вера…

Вера:…я не собираюсь сидеть в номере и сходить с ума! Еще про медведя наврал. Обещай, что больше никогда не будешь мне врать!

Я: Послушай…

В дверь постучали: тук-тук, тук-тук-тук, тук. Этот Фаня с Саврасом вернулись с разведки.

Я: Ком цу мир!

В номер зашли Саврас и Фаня с газетой в руке.

Я: Излагайте.

Оба уставились на Веру. Я тоже коротко глянул. Вера сидела на кровати с лицом Жанны д’Арк.

Я: Говорите при ней. Падайте.

Фаня и Саврас сели на застеленную кровать Веры.

Фаня: Пять жертв. Все девушки в возрасте от семнадцати до двадцати трех лет.

Фаня бросил мне газету. На первой полосе была девушка в форме выпускницы школы с мороженкой в руке, сверху надпись: «Внимание! Розыск!»

Фаня: Эта убита третьей.

Я отложил газету, Вера тут же ее схватила.

Я: Как он убивает?

Саврас: Отрубает головы.

Я: Чё?

Фаня: И забирает себе. Как трофеи.

Я: Чем отрубает?

Саврас: Хрен его знает. Меч, мачете, топор, серп.

Помолчали.

Я: Подождите… Чё-то не вяжется. Какого хера молодые девчонки шарятся по лесу?

Фаня: Подрабатывают, может. Грибы собирают, ягоды.

Я: Ты в восемнадцать лет подрабатывал сбором ягод?

Фаня: Нет.

Я: И никто нет. Да еще девушки.