Откровение

В 1926 году наша семья вернулась в Новочеркасск, бывшую столицу Всевеликого Войска Донского, или ВВД, как писали до революции на письмах. Поселились мы по Московской № 45, во флигеле в глубине двора. Этот флигель, "старый орех у балкона" описаны в "Князе мира сего", где в молодости жили братья Рудневы. Я же прожил в этом доме до 1941 года, а моя мать и бабушка жили там до самой смерти. Сейчас в этом доме живет пенсионер по фамилии Шило, который помнит моих родителей. Он пишет мне, что недалеко от входа на новочеркасское кладбище стоит большой памятник из черного мрамора моему деду по отцу Василию Калмыкову /тогда я был Игорь Борисович Калмыков/. А рядом приютились заброшенные могилки моего отца, матери и бабушки.

Учился я в школе на углу улиц Московская и Комитетская. Окончил я эту школу отличником, то есть 100% отметок "отлично", в 1936 году. Как отличник я был принят без экзаменов в Новочеркасский индустриальный институт -НИИ. Все казалось в порядке.

Но затем произошло событие, которое переломало мне всю жизнь. В августе 1938 года арестовали моего отца, доктора Бориса Васильевича Калмыкова. Тогда в стране свирепствовала так называемая Великая Чистка 1935-1938 годов, о которой сегодня мало кто помнит. Несколько раз арестовывали и расстреливали все советское и партийное начальство. Затем последовали аресты среди профессуры нашего НИИ. Хватали, казалось, всех и вся. Вся страна замерла в страхе, в ожидании ночных арестов. Это было страшное время.

Всю первую мировую войну мой отец был врачом казачьего полка, а потом всю жизнь был доктором и лечил людей. Я думаю, что арестовали его как человека "из бывших", за прошлое, за его отца и братьев. После ареста отца, когда терять было уже нечего, бабушка Капа проговорилась о том, что от меня до этого тщательно скрывали: "Вон, Новочеркасский сельскохозяйственный институт в Персияновке - ведь это бывшее имение твоего деда".

Но дело в том, что никаких помещиков на Дону не было, за исключением некоторых особо отличившихся казачьих генералов. Та же боевая бабка-полковница говорила, что мой какой-то прадед учился в Военной академии в Петербурге, знал арабский язык и воевал на Кавказе. Видимо, его и наградили поместьем в Персияновке - поселке недалеко от Новочеркасска.

Старший брат моего отца, дядя Вася, до революции был следователем по особо важным делам при атамане Всевеликого Войска Донского. После революции в 1926 году дядю Васю арестовали в Ростове и дали 10 лет Соловков, где он вскоре умер или, возможно, его просто убили, без суда и следствия, тогда это просто делалось. Советская власть была очень подлая и злопамятная. А в трехэтажном доме, принадлежавшем дяде Васе, как в насмешку, была первая в Новочеркасске Чека, где красные расстреливали белых.

Позже, в мое время, в 30-е годы, в этом доме на углу улицы Декабристов и Спуска Степана Разина был Учительский институт. Сегодня, в 2002 году, в этом доме помещается Техникум пищевой промышленности. Таким образом, после моих предков в Новочеркасске остались два хороших учебных заведения.

Младший брат моего отца, дядя Витя, во время первой мировой войны был военным юристом, а после революции он был следователем "Освага", то есть Осведомительного Агентства, то есть контрразведки Добровольческой армии белых. Дядя Витя воевал до конца и в конце гражданской войны эвакуировался за границу и жил в Болгарии, в Софии. Так или иначе, но в моей крови гены и наследственность двух царских следователей. Возможно, что это заметно даже в том, как я пишу мой "Семейный альбом", где я пытаюсь докопаться до всяких сложных вещей: вплоть до библейского "зверя" и загадочного "числа зверя", которое обещает премудрость со слов самого святого Иоанна Богослова. А это задача очень серьезная.

После ареста отцу припомнили все похождения его предков и братьев. То, что тщательно скрывалось от меня, было прекрасно известно НКВД. Отца держали под следствием два года, а потом вынесли приговор, очень милостивый по тем временам. Во время Великой Чистки обычно или расстреливали, или давали 10 лет концлагерей. А отцу дали только 5 лет вольной высылки на поселение в Сибири. Тогда мало кто знал, что такое существует. Однако в 1941 году началась война, и в результате отец просидел в Сибири не 5 лет, а 15 лет, вплоть до смерти Сталина.

Когда в 1941 году началась война, меня в армию не брали как политически неблагонадежного, из-за ареста отца. Первые два года я работал инженером в городе Горьком, на маленьком судоремонтном заводе им. Ульянова. Жил я на Университетской улице, № 15, позже это стала улица Кузьмы Минина. Затем я сдал экзамены в аспирантуру в Индустриальном институте им. Жданова. Пришел я на завод увольняться, а мне говорят: "С завода есть только два выхода - в армию или в тюрьму". "Ладно,- говорю я, - тогда отправляйте меня в армию". Сказано - сделано. Подстригся я под машинку, засунул деревянную ложку за голенище, прихожу в военкомат. Но армия меня опять не берет как политически неблагонадежного, за грехи предков.