Откровение в Галисии

— Да, чуть не забыла. — Лицо судмедэксперта стало серьезным, и она протянула Ортигосе конверт, который все это время лежал рядом с ней на столе. — Из лаборатории пришли результаты анализа образцов краски. Достаточно заплатить вперед, и получишь ответ очень быстро. Частицы, обнаруженные на машине Альваро, и те, что ты добыл в монастыре, полностью совпадают.

Мужчины в изумлении уставились на Офелию. Наконец Ногейра произнес:

— И ты говоришь нам об этом только сейчас?

— Умерь свой энтузиазм, это заключение не имеет никакой юридической силы. Образцы были добыты частным лицом, без разрешения и без ордера. Мы не можем использовать этот документ и ничего не докажем.

— Дорогуша, — ответил лейтенант, вырывая конверт из рук Мануэля. — Я всего десять дней как вышел на пенсию и еще не забыл, как делать свою работу. Возможно, предъявить эту бумажку в суде мы не сможем, а вот нанести визит настоятелю стоит.

— Я поеду с тобой, — сказал писатель.

— Лучше не надо. Он теперь в курсе, кто ты такой и какого рода информацией интересуешься. Ему незачем знать, что мы действуем заодно.

— У тебя не будет проблем, если надавишь на него? — забеспокоился Ортигоса.

— Нет. Вчера я еще сомневался в этом, но приор ведь не упомянул ни об Альваро, ни о твоем или моем визите. Значит, у него есть причины молчать. Осталось узнать, боится ли он предать огласке то, что произошло декабрьской ночью восемьдесят четвертого года, или также скрывает что-то, касающееся гибели Альваро и Антонио.

— Мы не можем быть полностью в этом уверены, — подала голос Офелия.

— Но все сходится. Разве нет? Пора навестить нашего друга. Поеду выражу свои соболезнования, а заодно посмотрю, как он объяснит присутствие частиц краски с пикапа на машине Альваро.

Судмедэксперт неохотно кивнула.

— А ты чем займешься, Мануэль?

— Вернусь в Ас Грилейрас. В конце концов, как мне кажется, все началось именно там и там же закончилось.

* * *

Ногейра бросил взгляд на окна второго этажа, где находился кабинет настоятеля. В стеклах отражалось серое галисийское небо, но также смутно угадывались очертания фигуры приора, который сделал шаг назад, когда увидел, что гвардеец на него смотрит. Лейтенант спрятал улыбку, зажег сигарету и не спеша насладился ею, дав возможность настоятелю томиться ожиданием и впасть в отчаяние, гадая, чем вызван этот визит.

Ногейра докурил и поразвлекался еще немного, поприветствовав пожилых монахов и завязав с ними разговор о здоровье. Начался дождь, и лейтенант решил, что приор уже должен быть на взводе. Он вошел в здание и поднялся на второй этаж.

Дверь кабинета была открыта. Ногейра живо представил себе, как настоятель то распахивает, то закрывает ее и так и не может решить, как же принять незваного гостя. Приор сидел за столом. Но, в отличие от картины, которую нарисовал себе лейтенант, не делал вид, что работает, не нацепил очки и не завалил стол бумагами.

Не произнося ни слова, гвардеец закрыл дверь, пересек кабинет и подошел к настоятелю. Тот изменился в лице и пристально смотрел на визитера в молчаливом ожидании. Ногейра не стал тратить время на любезности.

— Я знаю и про то, что случилось декабрьской ночью восемьдесят четвертого, и про заключение, составленное братом Ортуньо, которое вы спрятали, и про то, что Тоньино его нашел и решил шантажировать Альваро Муньиса де Давилу, и что последний был здесь в день своей смерти и требовал у вас объяснений…

Приор вскочил с кресла и опрокинул его, будто его подкинула невидимая пружина, прижал руки ко рту, пытаясь сдержать тошноту, и помчался к двери в туалет, замаскированной книжными шкафами. Лейтенант не двинулся с места. Некоторое время до него доносились звуки рвоты, кашель и тяжелое дыхание. Затем настоятель спустил воду в унитазе и открыл кран. Когда он вышел из ванной, то прижимал ко лбу влажное полотенце.

Ногейра не стал поднимать опрокинутое кресло у стола, а вместо этого поставил два стула напротив друг друга, сел на один из них и жестом предложил приору занять другой.

Того упрашивать не потребовалось. Вся его уверенность куда-то испарилась, и слова полились изо рта таким же неудержимым потоком, каким до этого извергалось содержимое его желудка.