Откровение в Галисии

— Тоньино всегда был таким. Не хотел ни учиться, ни работать. Я несколько раз предлагал ему выполнять несложные поручения в монастыре. Территория у нас большая, всегда есть чем заняться. Вместо того чтобы привлекать посторонних людей, я звал племянника. Вряд ли меня можно упрекнуть за это. Прошлой зимой возникли проблемы с водосточной системой, в паре помещений протек потолок. Ничего серьезного, но остались пятна. Мы ждали все лето, чтобы убедиться, что теперь всё в порядке. Осталось лишь заново покрасить комнаты. Антонио работал у нас три дня. Я уж думал, что на этот раз все будет иначе. Племянник казался оживленным, охотно трудился. Мы освободили мой кабинет, его тоже нужно было покрасить. — Левой рукой настоятель указал на желтое пятно на потолке у окна. — Но на следующий день Тоньино не появился. Надо сказать, меня это не удивило — он уже выкидывал подобное раньше. Накануне, уходя, Антонио сказал, что ему нужны деньги, и я заплатил авансом часть причитающегося ему за работу. Поэтому и решил, что племянник просто ушел в загул. Когда он не появился, я позвонил сестре, но та сказала, что Тоньино нет дома. Она всегда за него вступалась и выгораживала, поэтому я не знаю, правда это или нет. — Приор пожал плечами. — Так что я подумал, что зря потратил деньги. Братья помогли мне вернуть мебель на место, и я в который уже раз дал себе зарок больше не связываться с племянником. Когда на пороге появился Альваро Муньис де Давила, я начал догадываться, что произошло на самом деле. Один из ящиков моего стола слегка расшатался и, видимо, выпал, когда начали освобождать кабинет для покраски. Таким образом, папка, где лежало заключение Ортуньо, попала к Антонио. Как только маркиз ушел, я помчался к сестре и пытался поговорить с племянником, но тщетно. Он даже к двери не подошел. Потом мне позвонили, и пришлось срочно возвращаться в монастырь.

— Думаете, я поверю, что вы вернулись ни с чем, зная, что затеял Видаль, и выслушав угрозы Альваро?

— Клянусь, все было именно так.

— Вы предприняли невероятные усилия, чтобы скрыть обстоятельства смерти Бердагера. И много лет думали, что у вас всё под контролем. Но когда появился я и начал расспрашивать о визите Альваро, вы все бросили и помчались к Марио Ортуньо, чтобы убедить его молчать. Хотите сказать, что не пытались заткнуть рот всем остальным?

Настоятель начал было протестовать, но Ногейра поднял руку и прервал его:

— Слишком многое стояло на карте. Да, насильник умер, но, вскройся правда, это обернулось бы позором для всего ордена. А вы отправились бы в тюрьму за то, что выдали убийство за суицид и стали соучастником в деле, касающемся растления малолетних.

Приор застонал, закрыл лицо полотенцем и наклонился вперед. Лейтенант взглянул на него без малейших признаков жалости, затем схватил свободный край ткани и резко дернул ее, вырвав из рук настоятеля. Тот подпрыгнул от неожиданности и отодвинулся назад, инстинктивно закрыв лицо руками, словно ожидая, что его сейчас будут бить. Гвардеец смотрел на своего собеседника, не скрывая презрения и сжав губы в узенькую полоску.

— Ты прав, кусок дерьма, тебе следовало бы все кости переломать, — прошептал он, непочтительно перейдя на «ты».

Приор разрыдался от ужаса, невнятно что-то бормоча. Лейтенант достал сигареты и, не спрашивая разрешения, закурил, как обычно глубоко затягиваясь.

— Поделюсь с тобой своими умозаключениями, — произнес он тоном, выражающим бесконечное терпение. — Думаю, что ты поджидал племянника на перекрестке в Ос Мартиньос, поехал за ним и, когда вы оказались в безлюдной местности, начал подавать ему сигналы остановиться. Да, ты пожилой человек, но нужно учитывать, что ты был очень напуган. А Антонио дохляк. Ты избил его, несколько раз ударил ножом, а потом повесил на дереве. Именно поэтому тебя не волновал тот факт, что племянник исчез.

Гвардеец понимал, что поступает жестоко, хладнокровно излагая историю зверского убийства. Офелия была уверена, что отделал Видаля один человек, а колющее оружие применял другой, и Ногейра по опыту знал, что судмедэксперт ошибается редко. Но ему хотелось напугать настоятеля до потери сознания; от этого лейтенант испытывал особое удовольствие. Из всех преступников он больше всего ненавидел тех, кто издевается над детьми, и тех, кто покрывает таких уродов. Гвардеец был уверен, что если прижать приора как следует, тот расскажет ту часть правды, которую до сих пор скрывает.

Настоятель рыдал, мотая головой и подняв руки кверху, всем видом показывая, что невиновен. Никаких повреждений на кистях заметно не было, но прошло уже столько дней, что они вполне могли зажить.

Мысленно отметив этот факт, Ногейра продолжил: