Откровения секретного агента

Все кругом было великолепно: бра, светильники, различные безделушки, африканские маски и ножи на стенах. А ванная комната сверкала необыкновенной плиткой и никелированными предметами, о назначении некоторых я даже не знал. Хозяйка вышла, а я, обалдевший, вдруг почувствовал себя громоздким и неуклюжим, мои движения были неестественны. Я стоял перед ослепительно белой раковиной, глядел на себя в зеркало и был сам себе противен до тошноты за свои поганые мысли о Кире Николаевне по поводу поцелуев. Ничтожество, плебей, убожество, пигмей — все что можно было навесить на себя, я навесил, и мне показалось, что мой рост уже был не метр восемьдесят пять, а значительно поубавился: голова ушла в плечи, моя прическа была мне противна, костюм морщился на плечах, галстук давно пора выбросить на помойку, купить новый и научиться завязывать, а не снимать каждый раз через голову. Правда, лицо у меня было более-менее — нравилось женщинам, и спортивная фигура была под стать лицу. Это все, что я имел в активе, остальное от внешнего вида уходило в пассив.

— Толя, что с тобой? — тревожно спросила Кира Николаевна. Я так был увлечен самобичеванием и самоунижением, что не заметил, как она подошла, и вздрогнул при звуке ее голоса.

— Ничего, это пройдет, — успокоил я ее и, повернувшись, очень близко увидел ее изумительные глаза, в которые мне стало неловко смотреть. Казалось, она поняла мое состояние, открыла кран и подвинула мне мыло. Я вымыл руки, она подала полотенце и все время стояла рядом, я чувствовал запах ее волос, ее кожи, тонкий аромат духов и с трудом подавлял вспыхнувшее волнение.

В столовой она остановилась возле стула, а я, дубина, сразу уселся к столу. Кира Николаевна продолжала стоять и глядеть на меня. В глазах ее был немой вопрос, я должен был что-то сделать.

— Толя, я не умею отодвигать стул и садиться за стол, — произнесла она с виноватой улыбкой. И я весь вспыхнул, даже уши стали гореть. Я вскочил, ухватился за спинку ее стула, отодвинул, дождался, пока она готова была сесть, и пододвинул так, что она оказалась за столом. После этого я, как в замедленной съемке, сел сам.

— Давай договоримся так: я не буду тебе говорить, что и как надо делать за столом — держать нож, вилку, что чем есть, — ты будешь смотреть, как это делаю я, и копировать. Что не поймешь — спросишь. Кстати, ты что-нибудь пьешь?

Я смутился, мне не хотелось говорить, что я предпочитаю водку, потому что в этом доме, наверно, пьют что-то заморское и необыкновенное. Она заметила мое замешательство, но истолковала по-своему.

— Я не твой генерал, со мной можешь быть откровенным, — усмехнулась хозяйка, слегка обнажив свои кораллы-зубы. — Будь сам собой, но если только ты выкрикнешь, что советский чекист — лучший в мире чекист, я тебя выгоню, пойдешь объясняться к своему генералу.

— А что, это неправда про чекиста? — попытался я восстановить утраченные позиции. — Это же как дважды два: «Советский инженер — лучший в мире инженер; советский жмурик — лучший в мире жмурик; советский карлик — самый маленький карлик; советский рак — лучший в мире рак», — отстрелял я глупые лозунги.

При последнем лозунге она засмеялась и поинтересовалась:

— А что такое жмурик?

— Покойник, мадам!

«Жмурик» тоже вызвал у нее улыбку и она сказала:

— Еще пару раз пообщаешься со своим генералом и будешь как Эллочка-людоедка — тридцать два лозунга и универсальное обращение — «парниша».

Обстановка разрядилась, я опять был в своей тарелке.

— Так чего же мы выпьем? — возвратилась она к теме.

— Водки!

Мы выпили почти всю бутылку «Посольской». Кира Николаевна не отставала от меня, и в голове опять забродила поганая мысль, рожденная пьяной фантазией: эта женщина показалась мне такой желанной и доступной, что я не удержался и погладил ее холеную бархатную руку, лежавшую на столе. Она очень внимательно посмотрела иа меня своими озерцами, которые почему-то сейчас были не голубыми, а синими-синими, и я понял, что она пьяна.

Урок светского поведения у нас закончился в спальне: я как настоящий джентльмен расстелил постель, раздел ее… совсем, чтобы ей не было душно, и лег рядом. Да, я воспользовался беспомощным состоянием Киры Николаевны, но я не насиловал ее. Изголодавшись по мужской ласке, она охотно и страстно отдалась мне. После того как мы успокоенные и умиротворенные лежали на ее широкой постели, она тесно прижалась ко мне и тихо прошептала:

— Господи, какое счастье! Ты моя радость! Ты мое чудо! — Все по-русски, все без фальши — и уснула.

Проснулся я поздно, Киры в постели не было. После бурной любовной ночи я чувствовал себя усталым и разбитым, наверно, как курица, только что снесшая диетическое яйцо.