Дабы повсюду сохранять должное постоянство народонаселения, Бог мудро распорядился так, чтобы жизненная сила в каждой стране была обратно пропорциональна плодовитости населения… В Лейцине (Leyzin), деревне в Альпах, с населением 400 человек, в год рождается едва ли больше 8 детей. В Ваад (Pays de Vaud) в соотношении к тому же количеству людей рождается 11, а во французской провинции Лионне – 16 детей. Но если оказывается, что к возрасту 20 лет от 8 в одном случае, 11 во втором и 16 в третьем остается одно и то же количество [молодых людей], то возникает впечатление, что жизненная сила в одном месте совершает то, что плодовитость обеспечивает в другом. Но [отмечает Мальтус] если в Лейцине принудительный контроль популяции оказался необычно низким, превентивный контроль там должен был быть необычно высоким… Если не считать экстремальных случаев, то реальное изменение народонаселения мало зависит от здоровой или нездоровой местности, но этот фактор оказывает мощное влияние на способ контроля, благодаря которому численность населения поддерживается в соответствии с уровнем средств к существованию… [376]
Мы можем назвать это начальным наброском социальной экологии человека, материализовавшимся из теологического тумана благодаря прояснению функции смертности.
Вклад Мальтуса до сих пор вызывает как восхищение, так и критику. Последующее развитие, которого он не предсказывал, – разве только строил о нем сомнительные догадки, – выявило слабые стороны в его аргументации, но не разрушило ее. Успехи сельского хозяйства и медицины оказались факторами, которые уравновешивают друг друга с точки зрения его подхода; такие явления, как распространение и социальное признание противозачаточных средств, снижение межклассовых барьеров, повышение образовательного уровня народа, могли быть адекватно учтены в его теории. У тех, кто читает его труды в оригинале, восхищение вызывает не только мощь, но также дух его аргументации: сочувствие страданию, отсутствие сентиментальности, отказ отождествлять процветание или престиж государства со счастьем людей или придавать этому счастью особое значение; мужество, необходимое, чтобы встретиться с отвратительными фактами и с агрессией со стороны богословов. «Не отваживаться смотреть в лицо правде, потому что она неприятна, – это недостойное поведение, которое может иметь самые пагубные последствия». Суть его доводов и философии, насколько они важны здесь для нас, может быть сформулирована следующим образом: смертность имеет необходимую функцию в социальном существовании человека, как и вообще всей «одушевленной природы»; мы должны учиться понимать эту функцию, если хотим управлять нашей экономикой и контролировать ее. Она состоит в поддержании равновесия между видом и средой, из которой вид черпает средства к существованию. Для человечества это означает постоянный и неизбежный гнет страданий и тревоги, но также и стимул к активности, благодаря которой «разум формируется из материи» [377] .
Воззрения Мальтуса привели его, как о нем говорят, к самому преддверию эволюционной мысли девятнадцатого столетия. Когда Дарвин в 1836 г. возвратился из долгого путешествия на «Бигле», у него была масса материала, но не было объединяющей теории для интерпретации. Два года спустя, после многих тщательных исследований, он писал: