С большим трудом, преодолевая множество разногласий и споров, в начале XIX века ученые все же пришли к убеждению, что в процессе рождения нового человека одновременно принимают участие как мужчина, так и женщина. Обыватели стали меньше верить в возможность «чудесного» рождения, терпимее стали относиться к рождению близнецов. Но все еще оставался нерешенным вопрос, который человечество пыталось разрешить с незапамятных времен: кто роднее новорожденному младенцу — отец или мать? Вопрос о материнском и отцовском праве не давал покоя не только естествоиспытателям, но и юристам, государственным мужам, философам.
Родственной связи, родству по крови с глубокой древности люди уделяли большое внимание. Сама кровь считалась символом жизни и ее обязательным компонентом. Раненный на охоте или в битве человек, теряя кровь, расставался с жизнью. Процесс рождения нового человека также сопровождался истечением крови. Для заключения важных соглашений, принятия новых членов клана, установления искусственного родства существовали особые ритуалы с использованием крови. Родственные, кровные отношения между матерью и ее детьми ни у кого не вызывали сомнений. Материнская кровь не только питала ребенка на протяжении всей беременности, но, как считали достаточно долго, из материнской менструальной крови и происходила сама беременность, развивался плод. Если же у женщины беременность не возникала, то менструальная кровь ежемесячно выделялась наружу, как бы напоминая о необходимости дать ей применение.
Как только ребенок был зачат, наружное кровотечение немедленно прекращалось. Согласно учению древнеиндийских целителей зародыш, точно бутон лотоса, поднимался из материнской менструальной крови после мощного толчка, который производило мужское семя. Аристотель считал женскую менструальную кровь «материей», а мужское семя возбудителем движения… Такие представления, естественно, повлияли на решение вопроса о родственной связи и материнском праве в пользу женщины — матери.
Ребенок считался соединенным кровным родством только с матерью, а стало быть, рожденный ребенок, естественно, переходил к роду матери или ее тотему. Мужчине оставались лишь лавры «добытчика». Он, как правило, не мог претендовать на возможность воспитывать сына или дочь даже в случае внезапной гибели жены. Но было бы ошибкой считать, что мужская половина человечества так легко сложила свои родительские права. В запасе у мужчин имелись способы, позволявшие повлиять на природу, исправить ее несправедливые ошибки. Недостающую наглядность родственной связи между отцом и его ребенком мужчины возмещали целым комплексом мистических действий, обрядов, который существовал у разных народов и назван этнографами «кувада». Первоначально кувада поражает своей причудливостью и даже нелепостью. Однако это лишь до той поры, пока не становится ясен смысл такого ритуала и его конечная цель. В итоге, когда весь смысл кувады раскрывается, возникает чувство большого уважения к мужчинам, выдерживающим такие испытания, чтобы утвердиться в праве считаться отцом.
На самом деле кувада лишь малая часть того огромного комплекса всевозможных табу, предостережений, правил, которые были обязательны для будущих родителей. Действие этого комплекса начиналось с момента обнаружения беременности и могло продолжаться еще долго после рождения ребенка. Как же отстаивали свое кровное родство и право считаться родителем представители древних народов? Для достижения цели необходимо было создать дополнительную родственную связь, так как, по мнению общины, акта оплодотворения для настоящего родства явно недостаточно. Простейшим способом считалось бы, очевидно, усыновление собственного ребенка и естественный переход его в тотем отца. Следы таких церемоний сохранились у некоторых народов, например, у древних римлян. Однако воображение людей, стоявших ближе к природе, не могло удовлетвориться таким «рафинированным» актом. Требовалось что-то такое, что напоминало бы «плоть и кровь». Вот тут и был создан комплекс ритуальных действий кувада.