Откуда я иду, или Сны в Красном городе

– Да, – я кивнул. – Сидели, курили. Мы в обкоме работаем. По выходным тоже иногда. Вышли после работы прогуляться. Тут эти. Четверо. Курева у них не было. Мы им предложили «Казбек», а они засмеялись и объяснили, что такие папиросы мужики не курят, только женщины, да приказали, чтобы Лёня сбегал в киоск и принёс «Приму». Лёня отказался. И они сперва его молотили, потом меня. Ну и обоих вместе. А когда Лёня упал, все убежали.

– Нет – крикнула тётка из толпы. – Тот, который лежит, первый ударил одного из тех четверых.

Приехали эксперты. Потом труповозка. Тело осмотрели, всё записали и кинули труп в железный ящик с колёсами и крышкой, прицепленный к мотоциклу. А меня с собой забрали и до полуночи допрашивали, записывали всё. Потом я где-то три раза расписался и меня отпустили. Шел я и всё проклинал. И жадность мою. И подлость. Я понимал, что, объективно говоря, убил его я. Зашел в ресторан. Он до часа ночи работал. Купил бутылку коньяка и выпил до дна, когда уже к дому подходил.

Спать не смог. Всю ночь простоял на балконе. Жена так и не вышла. Рано утром я побежал к Березиным. Людмила уже всё знала. Она обняла меня и плакала минут десять. Рубашка моя вся мокрая было. Я погладил её по спине, но слов не нашел нужных. На похоронах был весь обком, родственники, друзья детства. Играл маленький духовой оркестр. Было очень много венков и добрых слов. Я стоял позади всех и к открытому гробу подойти не хватило духа.

Через две недели меня вызвал секретарь по идеологии и сказал, что печальное событие и мне дорогу перекрыло в кабинет заведующего отделом обкома. Мол, ты тоже был пьяный в общественном месте. Милиция это в протокол занесла. Поэтому бюро обкома решило направить меня в новый областной центр Кызылдалу заведующим отделом пропаганды горкома партии. До обкомовского кресла дорога временно перекрыта. Сам я её и перегородил для себя. Работай хорошо – перейдёшь в тамошний обком. Потом заберём тебя сюда. Понял?

Вот с того временя я здесь. Считай, три года мучаюсь. Или всё же была у меня совесть? Только жадность, корысть и зависть её затоптали ещё в ранней юности. И нет мне покоя. Я убил человека. Я! Не своей рукой, но всё равно – я! И с эти грехом я не могу больше жить. Но пока не придумал, как умереть».

Я сказал всё. Нигде не соврал. Даже в малости малой. Николай Гоголев поднял голову. Глаза его провалились и покраснели от накопившихся слёз.

Священник Илия покрыл его голову епитрахилью со своей рясы. Красивая была она, голубая с позолотой по краям и тремя парами вышитых золотой нитью крестов.

– Я сейчас от имени Божьего прочту разрешительную молитву и после неё Господь передаст мне: отпускает он тебе, раб Божий Николай, крещённый Савва, грехи твои названные и многие, или нет.

– «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит тебе, чадо Николай вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя…

Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Николай, вся согрешения твоя: и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь».

– Отпустил грехи Всемогущий, – глядя на образ Христа тихо произнёс священник. И перекрестил Гоголева. – Но полностью очистишься ты от них после Литургии и святого Причастия, съев хлеб – тело Христово и выпив вина красного – крови Христовой. Литургия Иоанна Златоуста завтра пополудни. Не опаздывай, сын мой. После неё дождись причащения. Хлеб и вино вынесут и дадут всем, кто был на Литургии.

– Я не чувствую, что нет на мне больше тех грехов, – прошептал Николай Викторович. – Он точно отпустил их мне?

– Ты и не должен этого чувствовать. – Илия ещё раз трижды осенил его наперсным своим крестом. – Ибо избавление от грехов не твой труд, а милость Господня.

Живи без них и молись Господу за прощение, дарованное тебе его могуществом и любовью. Всё. Не опоздай на Литургию. Иди. И впредь не греши.

Он повернулся и медленно ушел за алтарь к святому Престолу. После услышанной исповеди ему хотелось хоть немного побыть одному. Священник не обязан запоминать исповеди и их обсуждать сам с собой или с другими. Но каждая исповедь всегда оставляла в душе священника свой отдельный шрам. И сколько их могла вместить душа, только Богу и было известно.

8. глава восьмая

Нового года ждали в Кызылдале напряженно, будто опаску имели, что в этот раз он возьмёт, да и прошмыгнёт, ветерком гонимый, городок «красный», который спрятан маленькой точкой и чуть заметными буквами на большой карте СССР. Сколько уж тысяч лет этому Новому году, точнее вечному его представителю Деду Морозу, который в других местах Санта Клаус, с ватной бородой, тряпичным тулупом да мешком, обшитым атласом две тысячи лет назад, когда китайцы придумали этот сорт шелка.