Откуда я иду, или Сны в Красном городе

Ну про Ростов я до исповеди рассказал уже. Воровал там долго. Но в шестидесятом году угнал машину с кирпичами и поставил её на другую стройку. Моих приблатнённых покупателей дома не оказалось. Ну, я решил, что утром заберу машину. А прораб увидел чужой грузовик с кирпичом и ключа от машины не нашел. Позвонил в УВД. Я туда сунулся – гляжу, трое милиционеров там. Один рабочий меня запомнил и в милиции помог фоторобот составить. Весь город моей рожей обклеили. Тогда я в Зарайск смылся. Но там воров много. Город ссыльных и беглых зеков. Я там шустрить не стал и позвонил по межгороду отцу на работу в наш Сталинск. И он мне сказал, что здесь в этом году, в шестидесятом, открыли театральный институт.

– Ты же мечтал артистом стать.– Засмеялся батя.– Так вот в июле начинаются вступительные экзамены. Приезжай.

И вы знаете, я поступил. До шестьдесят четвертого учился, а потом меня взяли в родной Прокопьевский театр. Год я две роли играл. Получалось! Так и думал, что всегда актёром буду. Но болезнь моя не пропала даже после такого счастья. В театре ведь работаю! Мечта всей жизни! Так нет же! Однажды украл в театре осветительные приборы и пульт к ним. Отвёз в Новокузнецк и продал блатным.

Деньги по известным адресам инвалидам отправил в Прокопьевске. Но наша уборщица как- то разглядела, что это я аппаратуру в ГаЗон закидывал и режиссёру доложила. Тот меня за воротник прихватил, позвал двоих артистов и сказал, чтобы держали меня до приезда милиции. Ну, я наклонился, будто мне плохо стало, вырвался и в окно выпрыгнул. По дворам через заборы убежал. И сразу решил ехать сюда, в Кызылдалу. Мне раньше ещё один артист сказал, что его приятель туда поехал на бокситовый рудник большие деньги зашибать.

Ну а здесь почти год живу уже. Женился на бывшей артистке из Ярославля. Она пила много в театре, роли стала забывать, спектакли пропускала. Отменять приходилось. Выгнали. Через Зарайск сюда попала. А тут устроилась на хлебозавод. Месит тесто. Ничего, живём. Пить она перестала. А вот воровать мне помогает. Икону вашу сняли, хотели в Зарайске сдать перекупщику на базаре. Я про неё у вашего дьяка выспросил. Узнал, что она старая и дорогая. Да мы тут много чего свистнули. Кинопроектор из Дома политического просвещения, автомат для газированной воды я вывез с одним знакомым шофером. В пивной подружились.

Продали в городе Курган. Тут не очень далеко. Три швейных машинки с фабрики «большевичка» в Зарайске взяли ночью. Их я здесь продал в швейный цех на углу старого посёлка. Рядом тут. Деньги перечислил инвалидам Зарайска. В военкомате по старой схеме адреса выпросил. Ну, вот. Я рассказал всё. Есть ещё несколько несущественных краж. Ничего они к моей поганой биографии не добавят. Но я хочу чтобы Бог, он же и так всё про меня знает, не просто грех этот мне отпустил. Чтобы помог вылечиться – хочу. Я понимаю, что психически болен. И пойду к Зарайским психиатрам с просьбой. Может вылечат. Вот вся моя честная исповедь. Но вы же за всё, что я рассказал, в милицию меня не сдадите?

Отец Илия набросил на его голову свою епитрахиль, сказал: «ясное дело, что нет. Не бойся.» и громко прочитал разрешительную молитву.

– «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит тебе, чадо Николай, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от греха твоего. Аминь.»

– На Литургию Иоанна Златоуста придёшь к семи вечера. После неё вынесут хлеб – тело Господне и вино- кровь его. Съешь кусок и выпьешь глоток обязательно. После того можешь идти домой. Отпустил Господь твой грех. А через неделю, если воровать перестанешь, приходи ко мне. Вместе поедем в Зарайск к психиатрам. Вылечат. Не сомневайся.

Он отслужил вечерний молебен, переоделся и пошел домой. Холодный конец января ветром, острым как бритва, лез под пальто и брюки снизу. Но не мороз заставлял его почти бегом бежать. Дома его ждала Лариса. Не жена, не случайная любовница вроде бы уже. Просто – женщина, без которой, как ему казалось, жить он больше не сможет.

13. глава тринадцатая

Бежал Сухарев поперёк маленькой площади. По правой её стороне стояли три магазина и пятиэтажное бурое здание, где ютились разные второстепенные учреждения. Редакция областной газеты, например. Не причислили её, орган обкома, ни к самому обкому, ни даже к уровню горкома профсоюзов.

А левая сторона вмешала по порядку четыре общаги для условно – досрочно откинувшихся за примерное поведение зеков, которые все поголовно досрочно исправились и теперь вручную пахали на бокситовых карьерах. Возле предпоследнего общежития колыхался круг орущих, подпрыгивающих мужиков. Они свистели, кричали одно слово «давай!», влетали в центр круга, но их выбрасывали обратно. Сухарев подошел.

– Чего там? – спросил он у крайнего мужичка в старой черной телогрейке и в шапке – ушанке без одного уха.– «Бык» «шершавого» жизни учит.– Весело ответил мужичок.– Уронил его и кроет с правой да с левой. А мы стоим- радуемся. Правильно наказывает.

– И за что?