Откуда я иду, или Сны в Красном городе

– «Шершавый» нашей «вохре» пацанов сдал. Бухают, мол, после отбоя. А нажрутся – шарахаются по общаге, орут, песни горланят, спать не дают. Короче – инструкцию нарушают.

– Ну, так он правду говорит или врёт «вохре»?

– Так и есть, в натуре.– Мужик посмотрел на красиво одетого Сухарева.– Ты коммунист что ли? Из горкома? Оно так есть. Буянят. Человек десять авторитетных. И Бык первый.

– Не, не из горкома я.– Улыбнулся Виктор.– Я поп. Священник. Переоделся после работы, домой иду. А что ж не спасёте вашего « шершавого»? Эти гаврики, а один из них его молотит, вам же и не дают спать. Как работать, если полудохлый с ночи?

– Так это ладно. Не доспим дома – наверстаем в теплой каптёрке у завхоза. Придавим часок – и хорош. А стучать ментам – это по- товарищески? Мы ж тут все – братва. Сидельцы, бляха.

Сосед мужичка, худой парень с лицом туберкулёзника, слышал разговор и добавил от себя.

– «Быка» трогать опасно даже толпой. Всех запомнит и порежет с корешами втихаря ночью. Не до смерти, но следы останутся. Да и больно.

– Ты, поп, иди.– Посоветовал третий, высокий крепкий парень в свитере и лёгких спортивных брюках.– Разберутся. Кирять по ночам запрещено. Это да. Но закладывать своих – тоже западло.

Сухарев вошел в круг, взял «Быка» за воротник и поднял. Тот и не понял ничего. Виктор незаметно прихватил его большой палец и легко подломил сустав. На лице «Быка» отразилось сразу три выражения. Первое говорило о том, что он до сих пор ничего не понял. Второе показывало жуткую боль, которая обездвиживала тело и третье выражало искреннее удивление. Тронуть «Быка» из общаг не решился бы никто. Ни группой, ни, тем более, в одиночку.

– Иди рядом со мной за угол.– Тихо сказал ему на ухо Сухарев. В круге сразу образовался проход и уже за углом общежития Виктор отпустил палец и коротким быстрым ударом снизу дал « Быку» под дых. Подождал пока парень начал дышать и сказал очень вежливо. – После отбоя не пейте и людей не беспокойте. Не балаганьте, короче. «Стукачу» я скажу, чтобы он больше так не делал. Но и ты своих прижучь. Если кто попросит не буянить когда пора спать, то вы и завязывайте. Ты понял? Зайду специально – узнаю. Если не послушаешь меня – искалечу. И будешь ты не «Бык», а падаль скрюченная. Тебя такого и повариха из столовой соплёй перешибёт напополам. Смотри. Я слово держу.

– Ты кто, мужик? – Вытаращил глаза «Бык». Я тут «пахан». А ты что за чмо?

– Сухарев прижал его к стене и со всей удалью повторно всадил железный кулак «пахану» по дых.– Это ты чмо. Пыль лагерная. А я «пахан»! Потому что моя сила – за то, что правильно. А ты сявка гнилая. Упырь зоновский. Босота. Пошел тихо и без оглядки в свою комнату. Ещё раз услышу про тебя нехорошее – станешь инвалидом первой группы. Запомни, падаль, я слово держу всегда. Пошел нахрен.

И он ощутимо подтолкнул «Быка» коленом. Толпа стояла, тупо глядела на то, как согнувшийся «пахан» торопливо бредёт к входу в общагу. Сухарев подошел к свернувшемуся в клубок « стукачу». Из носа у него сочилась кровь, рядом лежал выбитый зуб, на лице зрели быстро фингалы под обоими глазами.

– Ты это, слышь! – Если бычара ваш будет шарагатиться пьяным и людям мешать, не ходи к охране. Приди ко мне в церковь. Я поп. Зовут в церкви Илиёй. И мне скажи. Этого будет достаточно. «Вохра» ведь «Быку» и замечания не сделала, а, мужики?

Все отворачивались, сопели. Один только крикнул.

– Ясный пень – нет.

Виктор плюнул под ноги и пошел домой.

– Ни хрена себе попы пошли! «Быка» всей общагой нагнуть не смогли. А этот за три минуты ухайдакал. Вот таких бы на войну проклятую побольше кинули. Мы бы почти пять лет не чухались с фрицами.– Услышал он слова, звучавшие громче, чем снежный наст под ботинками.

Не люблю сволочей.– Думал Сухарев. – Вот «пахан» сволочь. Лично буду таких наказывать, раз уж и «вохре» побоку, да и Господь наш за слабого не заступается. Тьфу, блин! Конечно, не дело священника – кулаками своими справедливость поддерживать. Проповедь положено было этому козлу зачитать. Сто лет бы она ему далась! Ну, а я – то не на работе. Не священник сейчас.

Да и вообще – как мне теперь быть священником после того, что по подсказке сверху нашел в Библии. Заныкать совесть поглубже? Библия устами апостолов Христовых, бога отца и самого Иисуса, брехунами и злодеями выставила. Мне что – не верить им? Ну а сами – то Саваоф с Иисусом ни строчки не написали. Где их книги, лично написанные? Нет таких… И то, что говорили они, да делали – я знаю только со слов Петра, Матфея, Иоанна, Луки и других. А про создание мира и человека вообще никто не мог написать как очевидец. Не было никого и ничего. А Моисей путается. То так скажет, то эдак про одно и то же… Не Саваоф же нёс ему ахинею. Ну, ёлки, влип я. Это же Вера моя. Верить в ложь? Нет. Теперь буду разбираться. Господь – истина. Вот и попробую понять – истина ли?