Наказанные разделись, и Вернанше раздал им специальные робы: без пуговиц и провонявшие сыростью стен и селитрой.
Ла Скумун замешкался, чтобы других развели по камерам. Вернанше был на голову выше его. В отличие от большинства цыган у него были маленькие глазкипуговки. Он был упитан и, прежде чем заговорить, вытирал рукавом толстые губы.
- Идешь что ли, мать твою? - крикнул он Ла Скумуну.
Тот подошел к последней камере в конце коридора, но едва шагнув через порог, сказал, указывая на нечто в центре камеры:
- Это что такое?
Вернанше вошел посмотреть, и Ла Скумун тотчас приставил острие ножа к его животу. Тот отступил к стене.
- Молчать! - приказал Ла Скумун, нажимая сильнее. Острие прокололо кожу.
- Ксавье Аде еще жив?
- Да, - хрипло выдавил из себя цыган.
- Встань на пороге и выкрикни его имя.
Он подтолкнул его двери, оставшись в камере, невидимый для надзирателя.
- Восьмой! Эй, восьмой! - закричал помощник надзирателя.
Это был номер камеры. Никто не ответил. Ла Скумун надавил посильнее. Если Ксавье умер, это все меняло.
- Восьмой! - продолжал кричать Вернанше.
- Разговаривай с ним как обычно, - приказал Ла Скумун.
Вернанше бросило в жар. Он приложил руки рупором корту.
- Ну, падла, будешь отвечать?
Ксавье ответил ругательством. Судя по тембру голоса, он сильно ослаб.
- Ладно, - сказал Ла Скумун, втянул Вернанше в камеру и прижал к стене.
На их лица падал слабый свет, проникавший через открытую дверь.
- Смотри на меня, - велел Ла Скумун.
Глаза Вернанше выдавали его панику.
- Я спустился изза него, - продолжал Ла Скумун. - Дашь ему пожрать! И больше не станешь морить его голодом, чтобы он скорее откинул копыта. На воле типы вроде тебя чистят нам ботинки, понял?
- Я ничего не делал, - запротестовал тот.
- Собирался. Если хоть пальцем его тронешь, я выпущу из тебя кишки, и никакие филины меня не остановят. Вот тебе доказательство…
Он повернул ножик. Цыган вздрогнул.
- Тебе кажется, я перегибаю палку? - сыронизировал Ла Скумун. - Что Ксавье и я привередничаем? Скажи, ты так считаешь?
- Нет, - ответил тот.
- Расскажешь ему, что мы с тобой встретились, и будешь его обхаживать как римского папу. Ну, пошел вон…
Он отступил, и Вернанше, пятясь, вышел из камеры. Ла Скумун оставил нож в руке и спрятал в рукав, только когда сопровождаемый Вернанше надзиратель принес пайку хлеба. Ночью он спал, не выпуская оружие из руки. При каждом обходе его черные глаза устремлялись в глаза прево, который сразу же отводил взгляд.
Вернанше угодливо выполнял роль связного между обоими друзьями в течение всего недолгого времени наказания Ла Скумуна.
В день своего выхода тот попросил прево открыть окошко двери Ксавье, когда он будет проходить мимо, чтобы они могли на секунду увидеть друг друга.
Ла Скумун завернул нож в тряпку и быстрым движением бросил через открытое окошко в камеру Ксавье. Так ему будет веселее, и Вернанше не станет его доставать.
Когда Ла Скумун вышел во двор, моросил мелкий дождик. Небо было пасмурным. Он глотнул воздуха, больше не сомневаясь в будущем. Серые корпуса тюрьмы уже не закрывали ему горизонт. А его друг будет жить.
Глава 8
За время недолгого пребывания Ла Скумуна в карцере, его место на складе занял другой, а он вновь оказался за швейной машинкой, потеряв доступ на склад, и мог разве что просунуть голову в окошко выдачи материалов.
Он видел этажерку, где громоздились коробки с пуговицами, и жил в тревоге, выжидая случая забрать свой пистолет. Новый кладовщик не покидал пост. Ла Скумун ловил момент, когда он за чемнибудь выйдет, а надзиратель отвлечется. Это казалось одновременно и вероятным и маловероятным.
К Ла Скумуну вернулась надежда, когда в централ попал малыш Фанфан. Его распределили в мешочный цех Ксавье. Приближалось Рождество. Рождество 1943 года.
Фанфан узнал, что Ла Скумун работает в швейном цеху: кальсоны, брюки, рубашки - да здравствует брезент - шкура клиента обдирается, а материал остается.
Они встретились на прогулке.
- Ничего себе местечко, - засмеялся Фанфан.
- Да уж, - согласился Ла Скумун. - Что с тобой произошло?
- Схлопотал пятерик. Два уже отмотал. Остается три. Поначалу я ходил к твоему адвокату, но через некоторое время… Сам понимаешь, - договорил Фанфан.
В конце концов, у каждого своя жизнь.
- За это не беспокойся. Мы с Ксавье пережили самое трудное. Теперь точно выкарабкаемся.
- Сколько вам осталось?
Ла Скумун быстро подсчитал. Двадцать лет минус семь Для Ксавье. Пятнадцать минус пять для него.
- Ксавье - тринадцать, мне - десять.
- Не хило, - оценил Фанфан.
- Как пошли дела после того, как меня посадили?
- Вернулся Шнурок. Бабок - куры не клюют. Куча молодых выкроила себе местечко и теперь они катаются на тачках с потрясными телками. Хотел бы я, чтобы ты это увидел! Появились банды, работающие под легавых, черный рынок и прочее…
- Надо тебе было остаться на воле, - улыбнулся Ла Скумун.
Он вдруг осознал, что улыбается. Впервые за несколько лет.
- Твою мать! - пробормотал он.
- Ты чего?
- Так, ничего.
Ночью Фанфан спал на койке Ксавье. Разговоры возобновились, прерываемые долгими паузами изза обходов.