Отныне и в Вечность

С дороги, где у самого выхода на турский тракт друзей подстерегала засада, они свернули немедля, тем более что сзади, по словам встреченной пары циркачей, их вот-вот должны были догнать малиновые гвардейцы в количестве аж целых двух кавалерийских ал.

Засаду клятый аббат выстроил на редкость грамотно, и, если бы не циркачи, друзьям пришлось бы не сладко. Перед самым выходом на тракт дорога продиралась через седловину между двумя холмами, так что конница перекрыла бы им единственно возможный путь к спасению. И никакая сила, быстрота и ловкость не помогли бы. Сзади сплошной плотный вал малиновых, впереди в самом узком месте поперек дороги завал из бревен, с боков отвесные каменные стены, и со всех трех сторон за завалом и на холмах арбалетчики, лучники и еще какие-то – запредельная нежить, редкостные страхолюды. А уж оружие у этих вообще не поддается описанию.

Уходили вскачь, благо запасных коней хватило и на циркачей… то есть, бывших циркачей, а теперь уже полноправных членов отряда. Обходили засаду по совету новеньких не слева, не с гегемонатской, а справа, с франконской стороны. А выйдя на Турский тракт, опять же по их совету, поскакали не вперед, к Вупперталю, а назад, к Туру, что должно было оказаться для преследователей полной неожиданностью.

Не доезжая до границы Франконата, следуя тем же хитроумным советам, свернули с тракта на проселочные дороги, по которым и устремились к тракту Арль – Вупперталь, оставив настырного преследователя – аббата с носом, по крайней мере, на какое-то время. Раз уж они ему так нужны, пусть помечется и посуетится на турском тракте, зараза такая.

Пара циркачей вошла в отряд, как у хорошего винодела входит пробка в бутылку – плотно по месту, и подгонки не требуя. Прилепились оба к Скаврону, именно его признавая себе… ну, может быть, и не начальником, но старшим товарищем.

Кувалда поначалу отнесся к новеньким предельно недоверчиво. Сказывался, как выяснилось, опыт прежнего общения с Маунтином. Сдался Кувалда только после категорического заявления Люкса, что новенькие не врут, и, вообще, судя по всему, люди порядочные.

И Кувалда, и Маунтин были оба родом из маленького городка на границе с пустыней Негов, и с самого детства были между собой на ножах из-за жесточайшего соперничества, пусть даже, по словам Кувалды, и одностороннего. Кувалда – тогда Молоток, играл на "правильной" стороне, а вот Маунтин – что характерно, звавшийся тогда Громилой – совсем даже наоборот… поневоле, как он сейчас утверждал.

– А что же мне, бедняге, было делать, – добродушно посмеивался Маунтин, – если место "самого хорошего парня" было уже занято? Да еще кем? Парнем, который, во-первых, сильнее… тогда был, тогда… сейчас-то еще неизвестно, цирк силушку накачивает еще как, а ты, я слышал, все больше голову премудростями тренировал. Ну, а во-вторых, конечно, много умнее, собака такая. Так что даже пословица знаменитая – "сила есть, ума не надо" – работать отказывалась. И, в-третьих, все, за что ни брался, у этого типа получалось – опять же, что характерно – играючи. А с кого другого семь потов сойдет, и все равно ничего не получится. Что же этому другому остается, кроме роли совсем уж скверного парня? Даже чавку хорошисту, паразиту такому, один на один начистить не получится, надо друзей собирать.

– Ну, и как? – живо заинтересовались слушатели.

– Что значит – как? У него тоже друзья. Вот сами и посудите, каково оно молодому, сильному, заносчивому и, признаться, не слишком умному парню всегда и во всем быть вторым? И видишь, что несет тебя не туда, и думаешь с тоской о себе, дураке, что в корешах у тебя все больше шушера, а то и вовсе прямые гады, а во врагах хорошие парни, с которыми дружить бы и дружить, да вот беда – все корабли сожжены до головешек, и пути отрезаны. Плохим парнем быть не очень-то и хотел, хорошим не мог. Так и ушел я из родных мест через неделю после тебя, Молоток, то есть, извини, Кувалда, с бродячим цирком. Ты в школяры подался, а я в циркачи, и рад был до полусмерти, что не надо мне, наконец-то, корчить из себя крутого долбошлепа, и что могу я теперь быть простым сильным добродушным парнем, который, в сущности, я и есть.

Золотая осень шла к концу, погода портилась. Да и места пошли совсем уже обжитые, так что ночевать в лесу стало вовсе не с руки – и неуютно, и трактовые дозоры обязательно заинтересовались бы извращенцами, ночующими не в уюте странноприимного дома, а в дождливом лесу у чадящего костра.

Все это время в проводниках и главных советчиках у друзей пребывал, однако же, не Маунтин, а тот, второй, который кот на задних лапах. Вид он имел на редкость нелепый и смешной, имя у него тоже было решительно дурацкое: Бим. Однако же, референции со стороны Маунтина представлены были о нем самые уважительные со вздеванием кверху указующего перста и значительным покачиванием головы – он-де коверный клоун, самый быстрый умом человек на весь цирк, а выглядеть дураками коверным положено по роли.