Отныне и вовек

— Ладно, хватит про меня. Давай лучше разберемся с тобой. Кризис кончается, заводы начали поставлять оружие Англии, в мирное время объявлен призыв, а ты застрял в армии и отбываешь срок, как в тюрьме. Где же твой здравый смысл? Тебя дожидается работа на гражданке, но объявили призыв, и, значит, ты уже не можешь заплатить неустойку и послать армию подальше.

— У меня свой расчет. Пока наше знаменитое процветанье не надо было охранять гаубицами, я все-таки не голодал. А контракт мой успеет кончиться еще до того, как мы влезем в эту идиотскую войну. Так что я отлично устроюсь на гражданке, буду себе тихо-мирно делать перископы для танков, а дураки вроде тебя будут ползать под пулями.

Пруит слушал, и на его глазах живое, подвижное лицо Реда, постепенно тая, превратилось в обугленный череп, словно струя огнемета мимоходом скользнула по нему небрежным поцелуем. А череп все бодрился и строил планы на будущее. И тут вдруг Пруит вспомнил, почему человек должен принимать только правильные решения. Это как с девственностью: один опрометчивый шаг — и она потеряна, ты уже не тот, что прежде. Кто слишком много ест, обязательно жиреет, и единственный способ не толстеть — это поменьше жрать. Бросивших спорт ничто другое не спасет: ни эспандеры, ни тренажеры, ни диеты. Когда сел играть в карты с самой Жизнью, свою колоду из кармана не вынешь.

Загвоздка в том, что он действительно хотел быть горнистом. Ред прилично играет на горне только потому, что он в душе не горнист. Все очень просто, проще некуда, как это он раньше не догадался. Он вынужден уйти из горнистов как раз потому, что он — настоящий горнист Реду никуда уходить не надо. А он должен уйти — потому что больше всего на свете хочет остаться.

Пруит встал и посмотрел на часы.

— Четверть десятого. В девять тридцать мне надо быть в седьмой роте. У командира.

Последнее слово он, улыбаясь, растянул, и лицо его чуть перекосилось, словно отраженное в кривом зеркале.

— Подожди, присядь еще на минуту, — попросил Ред. — Я вообще-то не хотел тебе этого говорить, но теперь скажу.

Пруит посмотрел на него и снова сел, заранее зная, что сейчас услышит.

— Только не тяни. Мне пора.

— Ты ведь знаешь, кто командир седьмой роты?

— Знаю

Но Реду этого было мало.

— Капитан Дейне Хомс, — сказал Ред. — Он же — Динамит. Динамит Хомс, полковой тренер по боксу.

— Что дальше?

— А то. Я знаю, почему ты в прошлом году перевелся в нашу часть. И про Дикси Уэлса знаю. Ты мне не рассказывал, но я знаю. И весь полк знает.

— А мне плевать. Я так и думал, что узнают.

— Из двадцать седьмого ты перевелся, потому что у тебя не было выхода. Ты ушел из полковой команды, бросил бокс, и, конечно, пришлось перевестись. Оно и понятно — тебя же не оставляли в покое. На тебя давили, жали. И допекли. Ты перевелся.

— Никто меня не заставлял. Я сам так захотел.

— Да ну? Неужели ты ничего не понимаешь? От тебя же никогда не отстанут, ты не сможешь жить, как хочешь. В наше время об этом и не мечтай. Умей приноравливаться. Наверно, в старину, при первых поселенцах, человек еще мог жить, как ему хотелось. Но тогда вокруг были леса, забреди поглубже — и сам себе хозяин. А в лесу жилось неплохо. Если тебя все же начинали донимать, ты забирался в лес еще глубже. Лесу-то конца-краю не было. Теперь такое не пройдет. Теперь никуда не спрячешься, так что умей приноравливаться и никому не верь. Я тебе раньше не говорил, — продолжал Ред, — но я в прошлом году видел, как ты выступал на чемпионате. И еще тысячи ребят тебя видели. Хомс тоже видел. Я с тех пор все ждал, когда он начнет тебя обрабатывать.

— Я тоже ждал. Он, наверно, просто не знал, куда я перевелся.

— Ничего, теперь ты в его роте. Он, как увидит твою форму номер двадцать, мигом все сообразит. И будь уверен, уж постарается тебя захомутать.

— Спорт не принудиловка. В уставе об этом ничего не сказано. Силой никто на меня перчатки не наденет.

— Брось! — Ред ехидно сощурился. — Будет он считаться с уставом, когда сам Большой Белый Отец требует удержать первый приз в полку. Думаешь, Динамит позволит такому боксеру, как ты, валять дурака? Да еще в его собственной роте? Ему нужно, чтобы ты выступал за полк. Плевать ему, что ты решил уйти из бокса. Вы, гении, все наивные, но соображать-то надо!

— Бог его знает, — сказал Пруит. — Вождь Чоут тоже в роте у Динамита. Он был чемпионом Панамы в тяжелом весе, а сейчас вообще не выступает.

— Верно, — кивнул Ред. — Зато Вождь — лучший армейский бейсболист на Гавайях, потому Старик с ним и цацкается, а Хомс ничего не может сделать. Кстати, Вождь уже четыре года в седьмой роте, а все в капралах ходит.

— Он может уйти от Хомса и запросто получить сержанта в любой другой роте. Если мне будет совсем невмоготу, переведусь еще куда-нибудь. Это всегда можно.

— Да? Ты уверен? А знаешь, кто в седьмой роте старшина?

— Знаю. Тербер.

— Правильно, дорогой. Милтон Энтони Тербер. Он же — Цербер. Был у нас штаб-сержантом в первой роте. Другую такую сволочь еще поискать. А тебя он ненавидит дальше некуда.