Отныне и вовек

Она встала с кровати и начала на ощупь собирать свои вещи. Они так и лежали разбросанные по комнате. Ей приходилось откладывать его вещи в сторону. Она все время брала что-нибудь не то. Волосы падали ей на глаза, она откидывала их то одной рукой, то другой.

— Уходишь?

— Да, собираюсь. У тебя есть другие предложения? В общем-то, все кончено. Неужели ты думаешь, что после этого все будет как раньше? Как говорится, приятная была поездка, спасибо за компанию, но мне пора выходить.

— Тогда я, пожалуй, выпью. — Тербер чувствовал себя больным и опустошенным. А ты думал, будет как-нибудь иначе? Почему люди не умеют разговаривать друг с другом? Почему они не умеют говорить? Почему они всегда говорят не то, что хотят сказать? Он встал и вынул бутылку из туалетного столика. — Ты не выпьешь?

— Нет, спасибо. Меня и без этого вот-вот вырвет.

— А-а, тебя тошнит. Тебя тошнит от этого гнусного скота Тербера и от его гнусных, скотских мыслишек. Ах, эти скоты мужчины, только об одном и думают! А ты когда-нибудь слышала старую пословицу, что нет дыма без огня? — ядовито спросил он.

Он говорил это и смотрел на ее груди с мягкими сосками, чуть провисавшие от присущей телу зрелых женщин тяжести, какой никогда не бывает у девушек и очень молоденьких женщин, и потому кажется, что им чего-то недостает.

И пока он ядовито говорил это, он чувствовал, как внутри у него растет и набухает комок тошнотворной слабости, унизительной слабости евнуха.

— Да, — сказала Карен, — я это слышала. А другую пословицу ты слышал, о том, что каждая женщина умирает три раза? Первый раз — когда теряет девственность, второй — когда теряет свободу (насколько я понимаю, это называется «выйти замуж») и третий — когда теряет мужа. Эту пословицу ты когда-нибудь слышал?

— Нет, — сказал он. — Не слышал.

— Я тоже не слышала. Я ее только что придумала. А ты мог бы добавить: «В четвертый раз она умирает, когда теряет любовника». Надо бы это послать в «Ридерс дайджест», как ты думаешь? Может, заплатили бы мне долларов пять. Но у них там редактор наверняка мужчина.

— Я вижу, ты любишь мужчин не больше, чем я — женщин. — Тербер прислонился к туалетному столику и, не предлагая ей помочь, смотрел, как она собирает вещи.

— А за что мне их любить, если они такие же скоты, как ты и твои приятели? То, что ты мне сказал, подло. Тем более что про тех остальных — неправда, у меня с ними ничего не было.

— Хорошо, — сказал он. — Зато со Старком было, да?

Карен резко повернулась к нему, глаза ее расширились и горели.

— Можно подумать, я у тебя первая женщина.

— Значит, правда. Ну и как, — непринужденно спросил он, — как же это было? Тебе понравилось? Тебе с ним было приятно? У него это получалось так же хорошо, как у меня? На вид он мужчина сильный.

— О-о, мы вдруг стали такие ревнивые, — презрительно сказала она. — Тебе-то какое дело?

— Да нет, я просто подумал, может, мне изобрести что-нибудь новенькое, попробовать какие-нибудь новые способы, если я тебя не удовлетворил. Мы в седьмой роте гордимся, что от нас все уходят довольные.

— А это уж совсем подло. — Лицо ее исказилось. — Но если тебе будет легче, я скажу, пожалуйста. Мне с ним было плохо. Отвратительно.

— А откуда я знаю, что ты не врешь?

— А кто ты такой, чтобы мне не верить?

— Тогда зачем тебе это было надо?

— Хочешь знать зачем? Очень хочешь? Может быть, когда-нибудь и узнаешь. Ничего я тебе не скажу. Ты сейчас ведешь себя как типичный муж. Вот и терпи, как все мужья терпят.

Она мстительно засмеялась, и ее лицо вдруг словно сжалось. Уродливые морщины собрались вокруг рта и глаз, она зло заплакала.

— Сукин ты сын, — она всхлипнула, — сукин ты сын и подлец! Пока не доведешь человека, не успокоишься. Сволочь ты.

— Понимаю, — сказал он. — Понимаю. Я тебя ни в чем не виню.

Она стояла, смотрела на него и плакала; в глазах у нее была такая ненависть, какой он еще никогда не видел, а он за свою жизнь сталкивался с ненавистью не раз, и с довольно сильной ненавистью.

— Нет, — сказала она. — Пожалуй, я все-таки тебе расскажу. Я думаю, сейчас самое время. А ты потом можешь пересказать это в казарме. Там послушают с удовольствием.

Она бросила на пол вещи, которые с таким трудом собрала и держала перед собой, прикрывая наготу. Села на кровать и показала на длинный шрам у себя на животе, на тот шрам, который он и раньше каждый раз замечал, но о котором ему почему-то не хотелось спрашивать.

— Видишь? Знаешь, это от чего? Ты его не замечал? Так вот, это после гистероктомии. Для медиков, понимаешь ли, такие операции самый большой источник доходов. Одному богу известно, как бы жили медики, если бы не эти их гистероктомии. Наверное, все разорились бы и в конце концов стали голосовать за бесплатное государственное здравоохранение. В клинике, где я лежала, каждое утро делали до девяти таких операций. Сейчас это стало совсем несложно. Конечно, операция до сих пор остается серьезной, но ее технику все время совершенствуют, и скоро она будет считаться такой же элементарной, как удаление аппендикса.