Отныне и вовек

Сэл сидел перед ним на корточках, держа жбан с пивом. Он радостно улыбался, глаза были полузакрыты, голова склонена набок, и он пел своим постанывающим, чуть гнусавым голосом, заглушая всех остальных. Когда песня кончилась, он взял у Пруита служившую стаканом пивную жестянку и наполнил ее до краев.

— Держи, Пру, — сказал он заботливо. — Ты все играешь, а надо и свисток промочить. Когда долго поешь, пить хочется.

— Спасибо. — Пруит залпом выпил пиво, вытер рот тыльной стороной руки и посмотрел на Энди.

— Может, сбацаем мой «Грустный разговор»? — предложил Энди. Этот блюз был его коронным номером, и он не любил играть его в больших компаниях, но сейчас предлагал ради Пруита.

— Идет. — И Пруит взял вступительный аккорд.

— Я так ждал, что ты объявишься, — расслышал Пруит сквозь музыку голос Сэла. — Я так надеялся, что ты когда-нибудь посидишь с нами, старичок!

— Я был занят, — сказал Пруит, не поднимая глаз.

— Да, да, — закивал Сэл с пылким сочувствием, — я знаю. Слушай, захочешь еще поиграть на этой старой шарманке, бери, не стесняйся. Лезь прямо ко мне в шкафчик и бери, я все равно ее не запираю.

Подняв наконец глаза, Пруит увидел, что худое длинное смуглое лицо светится искренним счастьем, потому что Сэл потерял врага и приобрел друга.

— Идет, — сказал Пруит. — И спасибо тебе, Сэл, спасибо огромное. — Он снова склонился над струнами, чувствуя, что на душе стало тепло, потому что у него сегодня тоже появились два друга…

— Две девочки, — сказал Маджио и хлопнул на стол две дамы, одну из которых получил «в закрытую» на первой сдаче.

— Два патрончика, — усмехнулся Пруит, открывая двух тузов. Он протянул руку и сгреб горсть мелочи с одеяла. Когда он добавил мелочь к четырем долларам, выигранным им за эти два часа, игроки закряхтели и зачертыхались. — Еще немного наберу, — сказал он, — и пойду громить сарай О'Хэйера.

Они сидели за картами, когда из угла размытого дождем двора горнист пискляво протрубил «вечернюю зорю», и в сортир тотчас набежал народ успеть напоследок отлить, потом дежурный прошел по казарме, выключил свет, и в темной спальне отделения по ту сторону двустворчатых, качающихся на пружинах, как в баре, дверей уборной повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь похрапыванием и редким скрипом коек. А они продолжали играть с той всепоглощающей страстью, какую обычно приписывают любви, хотя мало кто из мужчин испытывает ее к женщинам.

— Я так и знал, — горестно сказал Маджио. С трагическим видом спустил лямку майки и почесал костлявое плечо. — Ты, Пруит, старая хитрая лиса. Прихватил на последней сдаче туза в пару к «закрытому» — клади карты на стол, а иначе пошел вон из нашего клуба! Вот как должно быть.

— У тебя, Анджело, нервы как канаты, — усмехнулся Пруит.

— Да? — сверкнул глазами Маджио. — В точку попал: как канаты. Давайте сюда карты, я сдаю. — Он повернулся к Кларку: — Слышал, носатый? Пруит говорит, у меня нервы железные. — Погладив себя по длинному носу, Маджио шлепнул колоду перед Пруитом, чтобы тот снял. — Интересно, не заезжал ли случаем мой папаша в Скрантон? Жалко, я точно знаю, что он всю жизнь просидел в Бруклине, а то бы, Сэл, я хоть сейчас поставил на спор сто долларов, что ты мой братан. Если бы, конечно, у меня эти сто долларов были.

Сэл Кларк смущенно улыбнулся.

— Моему носу до твоего далеко.

Маджио энергично потер руки, потом пробежался пальцами по своему носу.

— Все, — сказал он. — Поехали. Теперь мне должно везти, я поколдовал. Все лучше, чем быть негром, — добавил он, ласково погладив свой большой нос, и начал сдавать. — Чиолли, а кому стукнуло в голову обозвать тебя Кларком? Ты, Чиолли, предал весь итальянский народ. Сноб паршивый.

— Тьфу! — Кларк не сумел, как Маджио, сохранить серьезное лицо и прыснул. — Я тут при чем, если в бюро иммиграции не могли правильно написать Чиолли?

— Кончай треп, Анджело, — оказал Пруит. — Собрался выигрывать, сдавай.

— Мне бы сначала отыграться, — бодро ответил Маджио. — Ты же итальяшка, Чиолли. Грязный носатый итальяшка. Знать тебя не знаю. Ставьте денежки.

— Ставлю пять. — Энди бросил на одеяло пять центов.

Кларк попытался напустить на себя свирепый вид и смешно сощурил свои большие оленьи глаза:

— Я парень крутой, Анджело. Ты со мной не связывайся, от тебя мокрое место останется. Не веришь, спроси Пруита.

Маджио повернулся к Энди:

— На пятачках не разбогатеешь. Удваиваю. — Он швырнул десять центов. — А что. Пру, Чиолли и вправду парень крутой?

— Играю, — сказал Пруит. — Конечно, крутой, Он бьет, так уж бьет. Ведь это я учу его мужественному искусству самообороны. — Он посмотрел на карту, сданную ему «в закрытую». Губы Сэла растянулись в счастливую улыбку.

— Тогда другой разговор, — сказал Маджио. — Больше не буду, — бросил он Кларку. — Так, так, теперь твое слово, еврейчик. Перед тобой поставили десять. Играешь?

— Играю, — сказал рядовой Джулиус Зусман, который неуклонно проигрывал кон за коном. — А зачем, непонятно. Где тебя учили сдавать людям такое дерьмо?