Отпечатки

Итак, холсты, да? Для начала я пристроил один под странноватым таким углом у самого большого окна — и, господи всемогущий, теперь он казался еще громаднее. Я знаю, что немного перебарщиваю с тем, какими до черта огромными были эти холсты, но, право, я вам говорю — вы даже не представляете. Ну, то есть, на самом деле я их не измерял, ничего такого, но что мы тут видим — футов восемь, наверное? Семь? Определенно не меньше семи — они возвышаются надо мной. Ну то есть — правда

большие. И около четырех с половиной или пяти в ширину. Так что видите, я не шучу, говорю же, эти холсты — они грандиозны, честно. Ну ладно. Так вот, я вроде как более или менее пристроил эту штуку — а дальше что? Ну, я просто стоял и пялился на нее, честно. Нервишки пошаливали — я запаниковал слегка. Ну то есть — совершенно в новинку для меня, понимаете. В жизни никогда не воображал, что буду заниматься какими-нибудь художествами — даже в школе. Никогда не играл на музыкальных инструментах, не написал ни единого стихотворения — мне и в голову не приходило чего-нибудь этакого захотеть. И, боже — когда дело доходит до хотя бы одной идеи вроде как, ох — ну не знаю… допустим, книгу

написать: Иисусе. Ну то есть, я так себе читатель, если честно, — обычно беру здоровенный кирпич с собой в отпуск (покупаю все, что мне велят в книжных Хитроу — Книгу недели, Лучшую книгу всех времен и народов, что угодно) и иногда умудряюсь продраться через половину. Но как, во имя всего святого — я вот к чему клоню — как, во имя всего святого, кому-то может прийти на ум плюхнуться и начать писать такую выдуманную штуку: роман. Глава первая — страница первая; господи Иисусе. И еще непонятнее — как эту чертову штуку закончить. Наверное, годы нужны. Я вообще думаю, из всяких высокохудожественных типов они-то и есть самые странные, если по-честному, — писатели. Неестественно чего-то подобного хотеть. Запирать себя под замок. Я встретил как-то раз писателя на одной полиграфической вечеринке под Рождество.

Он был романистом, по-моему, именно так он сказал — плюгавенький, длиннющая борода: и весь такой, говорю вам, — странный.

Впрочем — фиг с ним. Суть в том, что с этим холстом я ощутил то же самое: страх из-за размаха. Как покрыть такое пространство? И, кстати, чем? И потом, разумеется — если добавить, что я совершенно не умею рисовать (даже мой почерк — боже, видели бы вы его! Как будто припадочный накарябал), не говоря уже о том, что я не имел ни малейшего понятия, что я вообще хочу нарисовать!.. В общем — паника нарастала (весьма неприятно). Я подумал было немедленно отказаться от этой затеи, честно вам скажу, — просто отделаться: вернуть холсты с вежливой благодарной запиской, отдать краски Элис или еще кому и забыть всю эту историю. Но она как-то прогрызла себе путь глубоко в мою голову, справедливо или нет, но это было что-то вроде… не указания, конечно — даже не вызова — скорее, может, в некотором роде просьбы. От Лукаса. Хотя, разумеется, он мне ни слова не сказал, я это как-то ощутил: я что-то должен, понимаете? И еще я знал, что если ничего не сделаю, просто уберу и забуду, ни малейшего ропота раздражения не раздастся… но в воздухе, словно атомы пыли в солнечном луче, повиснет тень пустоты. Неудовлетворенности. Сплошного разочарования. Я будто изменю слову (невысказанному), которое дал соратнику.