Отравленная страсть

– Держи обе ноги. И вверх тяни! – скомандовал Реваз. От ужаса я открыл глаза и забарахтал руками.

– Ожил, гаденыш!

Ко мне метнулся Реваз. Я успел глотнуть воздух, руки Реваза надавили на лоб, мое лицо погрузилось в воду. Я отчаянно брыкался ногами, и Ките не удалось их задрать вверх. Но в итоге он сунул мои ступни под мышки и дальше держал крепко. Мои руки вцепились в запястья Реваза. Но, отталкивая их вверх, я только глубже погружался в воду. Я смотрел сквозь слой воды на оскаленное лицо Реваза и не понимал, что мне делать. Ослабить его хватку не получалось. Для толчка мне не хватало опоры. Надо погрузиться на дно и упереться, мелькнула шальная мысль. Я позволил притопить себя полностью. Голова и плечи уперлись в дно. Теперь есть упор и надо попытаться повалить бандита. Я последним нечеловеческим усилием дернул руки противника вбок. Реваз не устоял, но, падая, он плюхнулся коленом мне на грудь.

Большой воздушный пузырь вырвался из моего рта. Вместе с ним иссякли последние силы к сопротивлению. Пузырь раскрошился о поверхность на мелкие воздушные шарики и замутил видимость. Руки ослабли, ноги перестали дергаться, мое тело погрузилось на дно.

Удивительно, меня уже никто не держал, нужно было только встать, ведь глубина была небольшая. Но мягкая приятная апатия убаюкивала, двигаться не хотелось, а свет над головой заволакивала темная вода.

Почему-то стремительно темнело.

ГЛАВА 29

Я покоился на дне. И мне было все равно.

И вдруг в маленькое оставшееся светлое пятно вклинились чьи-то руки. Это были совсем другие руки, не Реваза, не Киты, это были женские ладошки с длинными пальцами. Они не толкали меня на дно, а потянули вверх.

Мое лицо с полуоткрытыми глазами вырвалось на поверхность. Кто-то опять волок мое тело, но теперь уже на берег. Меня тянули, подхватив под мышки. Я видел дрожащее яблоко заходящего солнца и чувствовал запах. Я еще не мог дышать, но запах уже ощущал. На воде запахи чувствуются острее. Что-то неуловимо знакомое было в пряном аромате.

Меня опустили на землю. В ногах плескалась вода, а голова лежала на влажном песке. И сразу же неподвижные губы накрыл жаркий рот. Спасительница вталкивала в меня теплый воздух, массировала грудь. Она устала, дышала тяжело, и каждый ее выдох возвращал мне жизнь. Колкие иголочки пробуждали обмякшее тело.

А потом мое горло разразилось хрипом. Тело содрогалось от кашля, нутро выворачивалось наружу. Я повернулся на бок, приподнялся на локтях. Мне стучали по спине, я кашлял, изо рта текла густая вода, а из глаз катились слезы.

Обессиленный, я упал на спину, прикрыв глаза. Я вновь мог дышать и с наслаждением пользовался этим безумным счастьем. Грудь вздымалась, натягивая мокрую футболку, солнечные лучи гладили остывшие щеки, пальцы счищали с ладоней налипший песок. Жизнь возвращалась, хотелось быть чистым. И вдруг крупные капли застучали по лицу. Неужели дождь? Ведь так солнечно.

Я разомкнул веки. Надо мной склонилось женское лицо, с острых кончиков мокрых волос стекала вода. Теперь я узнал ее.

– Так это вы? – хрипло выдохнул я под пристальным взглядом серых глаз.

– Набирайся сил, – шепнула Татьяна Воронина, разгладив ладошкой мои слипшиеся волосы. Она мягко улыбнулась: – И давай теперь перейдем на «ты». Я еще совсем не старая.

Я никогда не видел столь нежной улыбки у следователя прокуратуры Ворониной. Она сидела рядом в насквозь промокшем прокурорском кителе и выглядела счастливой. Я оперся на руки и сел.

– Как ты здесь оказалась?

Татьяна взглянула на мою спину в песке, перевела взгляд на свою грязную юбку и рассмеялась:

– Ну и чумазики! Нам надо сполоснуть и высушить одежду, пока еще солнце.

– А где эти…? – Я осмотрелся. Ни бандитов, ни такси. Бухта была пустой.

– Смылись, пока я тебя вытаскивала. Да черт с ними! Давай, раздевайся.

Она скинула туфли, постучала друг о друга, поставила сушить. Из-под кителя высунулось одно плечо, затем другое, Татьяна попрыгала на босых ступнях, стряхивая песок со скукожившегося мундира. Женские пальчики сверху вниз выдавили из петелек пуговки форменной рубашки. Показались чашечки уже знакомого лифчика, матово-белый живот.

– А ты? Так и будешь грязным и мокрым? – весело спросила она.

Я стянул футболку, расстегнул джинсы. Неловко посмотрел на Воронину.

– Снимай, снимай, – прикрикнула она. – Я сполосну и повешу сушить.

– Я без плавок.

– А я вообще без трусов! Ты что, забыл, как их разодрал? Татьяна отвернулась, вжикнула молния, разъехавшаяся ткань юбки обнажила ослепительно-белый клинышек попы. Она прогнулась в одну сторону, затем в другую и вышла из смятого кольца серой ткани, свалившегоя к ногам. На голом теле неестественно гляделись бретельки лифчика. Словно чувствуя это, Татьяна неуловимыми движениями ловко высвободилась из их плена. И застыла.

Обнаженная женщина стояла спиной ко мне. Она смотрела на водную гладь, а я на нее. И теперь стало окончательно ясно, что неуклюжая одежда ее только уродовала.

Не оборачиваясь, она протянула руку:

– Давай. – Что?

– Давай свои шмотки.