Отравленный памятью

— Ирма, давай не будем о грустном. — Отец смотрит на маму и делает знак рукой, после чего она кивает, берёт себя в руки и ослепительно улыбается. — Сынок, расскажи, как прошло шоу. Много зрителей собралось? Мы с матерью хотели пойти, но у неё настоящий завал на работе, да и у меня была важная встреча с клиентом, которую никак не мог перенести.

— Да ничего страшного, — улыбаюсь родителям, отпивая из стакана виски. Напиток обжигает горло, но на душе немного теплеет. — Каждый год одно и то же. Покатались, пообщались. Всё, как всегда, так что вы абсолютно ничего не пропустили.

Но родители не отстают, и приходится рассказывать им во всех подробностях о байк-шоу. Мама жадно ловит каждое слово, улыбается, кивает. Отец, хоть и хмурится, но тоже слушает с интересом. Всё-таки, наверное, я действительно везучий засранец, раз мне досталась такая семья.

— Ладно, что мы всё о нас говорим? — От рассказов уже в горле пересохло. — Как у тебя, мама, дела в магазине? Всё в порядке?

Мама мрачнеет, вздыхает и принимается ковырять вилкой салат из морепродуктов, аккуратной горкой лежащий на её тарелке.

— Да ничего у неё не в порядке, — говорит отец, сминая нервным жестом белоснежную салфетку.

— Роберт, хватит! — Мама вскидывает на него ярко-зелёные глаза и смотрит, прищурившись. Он, как и мы с Филином, слишком хорошо её знает, чтобы понимать: такой взгляд не сулит ничего хорошего. Какой бы мягкой, доброй и понимающей не была в кругу семьи Ирма, она умеет настоять на своём. — Это не та тема, которую я бы хотела обсуждать сейчас. Тем более, с мальчиками. Поэтому, будь так любезен, и просто помолчи.

Тонкая змейка подозрения копошится в сердце. Кидаю быстрый взгляд на сидящего слева Филина и понимаю, что он тоже не в восторге от этой сцены. Что там у неё стряслось, что так взъелась на отца? Ладно, потом узнаю — не стоит ещё и мне всовываться.

Разговор, как это часто бывает, переходит на мою персону, и почти полчаса приходится выслушивать сетования на непутёвую жизнь катящегося в пропасть единственного сына. Мама жалуется, что так никогда и не дождётся в этой жизни внуков, отец печалится, что я закончу свою жизнь одиноким никому не нужным алкоголиком. Филин, ухмыляясь, кивает в знак согласия.

— Вы втроём, что ли, против меня спелись? — спрашиваю, когда в бурном монологе мамы наступает спасительная пауза. Фил прыскает со смеху и засовывает кусок стейка в рот, всем своим видом показывая, что он не собирается со мной препираться. — Это уже, ни в какие ворота не лезет. Чего вы завелись?

— Арчи, сынок, не кипятись. — Мама протягивает руку и дотрагивается до моей ладони.

Но отец непреклонен.

— Чего ты от нас хочешь? Думаешь, мы можем спокойно смотреть на то, как ты постепенно сводишь свою жизнь к полному нулю? Нет, если бы нам было на тебя полностью плевать, то тогда мог бы делать с собой всё, что душа пожелает, но ты нам не чужой.

Господи, опять всё это морализаторское дерьмо. Почему они не могут от меня отцепиться? Сижу, стиснув зубы, и глядя в свою тарелку, на которой аппетитной зажаристой корочкой манят бараньи ребрышки под тёмно-рубиновым соусом. Лучше буду молча есть. Может быть, отстанут тогда? Ну и, в конце концов, не могут же они вечно выносить мне мозг? Когда-то же это должно будет им надоесть, правильно?

— Ладно, — вздыхает отец, отодвигая от себя пустую тарелку, и снова наливает всем виски. Одна мама пьёт мартини, разбавленное грейпфрутовым соком. — Мы ещё вернёмся к этому разговору, ну а пока пойдёмте в гараж, мне необходима ваша помощь, как специалистов. Что-то мотор в машине барахлить вздумал, а в сервис ехать нет ни времени, ни желания.

Спасибо, папа.

В гараже, как всегда, пахнет старой резиной, машинным маслом и пылью. Знакомый с детства запах, который неизменно будоражит воспоминания, тёплым одеялом укрывающие сердце.

— В какой машине что-то барахлит? — спрашивает Филин, оглядываясь по сторонам. Мой отец — страстный автолюбитель, поэтому здесь насчитывается аж шесть автомобилей разных годов выпуска, расцветок и моделей.

— Да ничего нигде не сломалось, — отмахивается Роберт, проходя вглубь гаража. Там у него, скрытый от посторонних глаз за бамбуковой ширмой, стоит небольшой столик с тремя стульями вокруг. На нём виднеется полупустая бутылка виски, мясная нарезка и сырная тарелка.

— Присаживайтесь, — произносит отец, первым плюхаясь на кованый стул. — Решил, что нам не повредит побыть некоторое время в чисто мужской компании. Мать, конечно, не одобрит, что я вас спаиваю, но если не проговоритесь, то всё будет в ажуре.

— Мы-то могила, смотри, сам не выболтай. — Сажусь на соседний стул и беру тонкий ломтик сыра. Он жёлтый и маслянистый, остро пахнет пряностями и кислым молоком.

— О чём-то поговорить хотел?

Отец мнётся, как школьница, но в итоге всё-таки начинает рассказ о том, что на самом деле его волнует, ради чего позвал сюда.