Отражение

Я не понял тогда, что Кароль принадлежит только себе и больше никому; что его мир намного больше моего и даже больше реального, для меня, пустого, он стал очередным уловом в море чудаков, блестящей форелью, которой можно похвастаться в кабачке; безусловным, как рефлекс, другом, собственностью, фантиком под стеклом – будто я не нашел его, а создал…

Никки Каллен «Арена»

Макс

Я звонил ей бесконечное количество раз, но номер был недоступен. Хотелось послать все к черту и развернуть частный самолет обратно, но я не сделал этого. Нужно закончить то, что начато. Слишком многое стоит на кону. Я солгал дочери Анжелики, когда сказал, что еду в Майами. На самом деле я летал в Москву. Ерунда какая – двенадцать часов туда и двенадцать обратно ради одной встречи на полчаса. Я должен выполнить обязательства, решать проблемы. Чужие. Зачем мне это нужно?

Да, черт его знает?

Иначе не могу. У меня все просто. Я мало анализирую. Просто живу, так как хочу. Поступаю так, как считаю нужным. С тех пор, как я перестал быть мужским прототипом Спящей Царевны, изменилось слишком многое. И это не пустые слова. Это действие. Я вдыхаю мир заново, впитываю, как губка все его отрицательные и положительные стороны. Словно фильтр.

Я чувствую свободу и боль. Такие новые чувства. Ричард лгал мне долгие годы. Им двигала зависть и тщеславие. Он хотел быть гением, но гением всегда был я. На шаг впереди его. Он глушил меня своими транквилизаторами. Чертов спаситель.

Теперь я знаю. Я знаю больше, чем кто-либо в этом мире.

И когда я возвращаюсь туда, где должен быть, проходят сутки, даже больше. Глубокая ночь. Я еду на ее машине из аэропорта. Целых два часа. Чувство усталости мне не свойственно, я привык жить на грани своих возможностей. И когда я вижу высокий забор, за которым прячется скромный домик Энжи, происходит мощный выброс адреналина в кровь, по силе затмевающий прыжок с парашютом.

С досадой оглядываю салон автомобиля, вспомнив, что ничего ей и ее дочери не везу. На подарки просто не было времени. Я потный, грязный, покрытый пылью семи дорог. На мне мятый костюм, потому что я спал прямо в нем во время перелета. Бросаю беглый взгляд в сторону дома доброй хохотушки Дейзи, любезно приютившей меня. Потом на часы. Половина двенадцатого. Слишком поздно, а я не взял ключи.

Снова набираю номер Энжи. Отключен. Свет в окнах горит, это видно в щель между столбиком и воротами. Звоню в видеофон, и смотрю прямо в шипящую камеру, которая направляет на меня свой жуткий глаз. Это означает, что Энжи там, по ту сторону. Смотрит на меня. Она молчит, микрофон озвучивает ее тяжелое дыхание. Конечно, я могу позвонить тому, кто устанавливал все эти замки и защитные механизмы. И на самом деле от дома Энжи у меня есть и ключи, и пароли. Возможно, она даже догадывается об этом. Я не хочу ее пугать, но мне нужно держать все под контролем.

– Привет, я на минутку, – произношу бодро, не смотря на потрепанный вид, – Открой, пожалуйста, я поздороваться и забрать ноутбук, и документы в папке где-то должны быть. Пришлось срочно уехать, я все забыл. Прости, что так поздно.

– Заходи, – тусклый безжизненный голос, а следом механический треск. Ворота поднимаются.

Я заезжаю на стоянку перед крыльцом, поднимаюсь по ступенькам, стучу в дверь, но она открывается сама. В гостиной темно, свет горит только над стойкой бара, но и его достаточно, чтобы заметить Анжелику. Она сидит в кресле, поджав под себя колени в каком-то бесформенном платье, лохматая. Пахнет валерьянкой и чем-то очень больничным. Ей больно. Как всегда… ее эмоции захлестывают меня. Я становлюсь эмпатом рядом с ней. Все ее счастье, боль, любовь и страсть, все ее ошибки, и подвиги, ее глупости и преступления. Я зеркало, которое отражает. Как портрет Дориана Грея…. Или сердце Кощея Бессмертного.

Мой компьютер лежит на журнальном столике. Прямо перед ней. Там же пиджак и документы в черной папке. Она молчит и смотрит перед собой. Ей не нужно говорить, чтобы я понял.

– Ты залезла в ноутбук? – осторожно спрашиваю я, прислоняясь к каменной столешнице бара.

– Ты был в Москве? – задает она вопрос, который заставляет меня изумленно выгнуть брови. И тогда Энжи смотрит на меня. Нереальные серебристые глаза, которые всегда вызвали во мне массу противоречивых ощущений, сейчас горят холодным огнем, направленным исключительно на меня.

– Да, – я не нахожу другого выхода, кроме, как сказать правду.

– Ты его видел? – она смотрит, не моргая. Взгляд неподвижный, тяжелый. Я боялся именно этого. Нельзя дать ей закрыться, спрятаться в свою скорлупу….

– Да, – снова киваю. Пытаюсь улыбнуться мягко, ободряюще, как доброму другу. Она хмурится, качая головой. Ей нужна правда и искренность. Что ж….