Отражения

— А что будет, Жан-Люк? — заинтересовалась девушка. — Ты что-нибудь видишь?

— Нет, — развёл руками призрак. — Никто не знает, что будет. Но море всегда радуется тому, что будет, потому что то, что было, спрятано в его глубинах.

— Море огромно и помнит всё.

— Море помнит каждую секунду мира, — уточнил Француз и с важным видом поднял указательный палец, на мгновение став похожим на школьного учителя.

— Зачем ему такая память?

— Морю интересно… — объяснил Жан-Люк. Покусал ус и спросил: — Ты приехала поглазеть на призрака Лазаревских казарм?

— Я ведь сказала, что нет.

— Тогда зачем?

Он был любопытным. Или просто заскучал в казармах за полторы сотни лет.

— Зачем? — девушка глубоко вздохнула и улыбнулась спящей бухте. — Я приехала в город, где смеётся море. В город, старый и сильный, в крепость, знавшую много грусти, но не ставшую угрюмой. Я приехала в город, где гордость — это принцип.

— Это славный город, Марси, а там, где слава, там всегда кровь, такой уж у людей закон, — отозвался Француз. — Здесь мало земли, песка… здесь камень. И кровь пропитывала его веками. Зачем ты здесь?

— Не знаю.

— Я тоже не знал, — он задумчиво улыбнулся. — Нас погрузили на корабль и отправили воевать. Мы хотели сюда прийти, а русские не хотели уходить. Мы добавили много крови к здешним камням… и своей, и русской.

— Наверное, тяжело быть призраком в чужой стране? — обронила Марси.

Не ожидала, что услышит ответ, но Жан-Люк разговорился и, похоже, не мог остановиться.

— Трудно было первые семь лет, пока я не научился бегло говорить по-русски. До этого все признавали во мне француза и относились с неприязнью… Однажды чуть не распылили: вызвали батюшку и окропили казармы святой водой.

— Как же ты выкрутился? — улыбнулась девушка.

— Неделю сидел в подвале госпиталя, — рассказал Жан-Люк. — Потом вернулся.

— Зачем?

— Привык. — Он помолчал, тоже глядя на бухту. — Я несколько раз хотел пробраться на какое-нибудь судно и вернуться во Францию, но оставался.

— Привык? — эхом спросила Марси.

— Я до сих пор не знаю, почему остался, но верю, что не просто так. Должен быть смысл в том, что Лазаревские казармы стали моим домом.

— Ты обрусел, Жан-Люк, и стал во всём искать смысл.

— Разве его нет? — удивился призрак.

— Он есть, — подтвердила Марси. — И мне жаль, что ты не нашёл его, до того как погиб.

— Не всем везёт… Чёрт!

Мощный поток света ударил им в спины и отшвырнул призрака прочь. Бесплотный едва не улетел в холодное железо ограды, но в последний момент ухватился за ветку дерева и повис, не в силах ничем помочь девушке.

— Отпустите! — крикнула она, пытаясь вырваться. — Пустите!

Но в ответ — лишь сопение. Подкравшиеся здоровяки стянули руки Марси пластиковой петлёй, накинули на голову чёрный мешок и потащили к воротам, за которыми их ждал большой внедорожник.

* * *

«Форнеус! Друг мой! Брат мой! Я приду! Где бы ты ни был — я отыщу тебя! Кем бы ты ни стал — я приму тебя. Если тебе плохо — спасу, если хорошо… если тебе хорошо, я хочу быть рядом с тобой, Форнеус…»

Они познакомились на Крите, который тогда был турецким, на тёплом южном берегу, полном изящных скалистых бухт, в которых так приятно уединяться: на день, на неделю, даже на целый месяц… И они провели в уединённом доме целый месяц, не замечая времени и позабыв о мире. Форнеуса тогда нанял ближневосточный принципал — помочь турецкому султану укрепить власть на море, а Фокалор путешествовал, испросив у своего тогдашнего господина годичный отпуск. Их встреча показалась случайной, но выглядела предопределённой. И встретившись, они уже не расставались.

С Крита Форнеус и Фокалор отправились в Венецию, перезимовали, повеселились на карнавале, после чего вернулись в Англию, откуда направились осваивать новый континент. И вот там, во время войны, когда Молох объявил себя независимым от Мамона, случилась беда — все морские демоны поддержали Мамона. А Шаб неожиданно для всего Отражения поддержал Молоха и помог ему укрепиться. Поговаривали, что Мамон был слишком большим другом Элизабет, но легкомысленная Древняя не стала его защищать…

Как бы там ни было, Шаб покрошил морских демонов в питательный планктон, а Форнеуса, их гордого предводителя, пленил.

И потянулись годы разлуки…

И каждый день — словно удар ножом в сердце.

Каждый день Фокалор открывал глаза с мыслью о Форнеусе… Иногда начинал злиться, клял себя за слабость, гнал воспоминания прочь, пил, забывался в вине и наркотиках… Но на следующее утро первая мысль была о Форнеусе.

Таким было его проклятие.

Его счастье, ставшее проклятием.

«Форнеус…»