И в следующее мгновение гнев захлестнул Ксану с новой силой. Её тьма ударила в реку так, что ночная вода застонала, прогнулась едва не до дна и разбежалась долгими волнами, избивая набережный камень хлёсткими ударами. Её тьма заставила Москву-реку вздыбиться.
— А ты сильна, — с уважением произнёс подошедший со стороны Смоленской мужчина.
— Что вы имеете в виду? — не оборачиваясь, спросила Ксана.
Мужчина кивнул на реку:
— Вот это.
Несмотря на то что тёмная вода прогнулась под бешеным взглядом Ксаны и разбежалась, словно испуганно прячась, прямо под мостом продолжало дрожать изображение смеющихся за столиком любовников, и именно на него указывал мужчина.
— Ты это видишь? — удивилась женщина.
— Да, — коротко подтвердил незнакомец.
Он оказался высок, худ, но не тощ, с приметным, очень жёстким, по-птичьему жёстким лицом, чертами напоминающим ястреба — маленькие глаза, крючковатый нос, скошенный подбородок. И кисти рук напоминали птичьи лапы: пальцы узловатые, сухие, с длинными ногтями. Мужчина носил чёрный костюм и белоснежную сорочку. Туфли начищены до зеркального блеска. На левой руке — золотые часы. На правой — золотой перстень с крупным чёрным камнем, похожим на драгоценное надгробие.
— Если видишь, скажи, что это?
— Твой гнев.
— Я знаю.
— И твоё колдовство.
— Я стала ведьмой?
— Каждый из нас кем-то становится, — пожал плечами незнакомец. — Почему ты должна быть исключением?
— Не морочь мне голову.
— Хорошо, не буду.
Ксана не ожидала подобного ответа от человека с жёстким лицом и подняла брови:
— Почему ты такой покладистый?
— Потому что сейчас ты опасна, — спокойно объяснил тот. — Ты не понимаешь своей силы и своего зла, а значит, способна сокрушить всех. Даже меня.
— Ты не сделал мне ничего плохого.
— Хорошо, — мужчина улыбнулся. У него была приятная улыбка, разгоняющая ястребиную жёсткость лица. — У тебя редчайший дар, Ксана: ты можешь представлять новые Отражения, изменяя те, которые видишь или придумываешь. Интересно, сумеешь ли ты его развить?
— Развить во что? — тихо спросила женщина, проводя указательным пальцем по холодному парапету моста.
— Вот и мне интересно, — не стал скрывать незнакомец. — Сейчас ты зла, и зло пробудило в тебе дар. Но месть способна его погубить.
— Кого «его»?
— Твой дар.
— Я до сих пор не понимаю, о чём ты говоришь.
— О той весёлой шутке, которую ты сыграла с Борисом этой ночью.
— Он в Париже.
— Где на него стошнило белобрысую подружку.
Несколько секунд изумлённая Ксана молча смотрела на собеседника, а затем прищурилась:
— Так было?
— Да.
— Виталину стошнило во время оргазма?
— Её рвало, как вулкан Эйяфьядлайёкюдль.
— Вулкан извергается.
— Тогда ты понимаешь, что я имел в виду.
Ксана вновь помолчала, обдумывая странные ответы, после чего поинтересовалась:
— Откуда ты знаешь, что Виталину стошнило?
— Ты этого хотела? — спросил странный мужчина.
— Да.
— Значит, так было, — незнакомец повернулся и посмотрел на успокоившуюся реку. — Ты меняешь Отражения, Ксана, приводишь их к тому виду, который тебе любезен — без заклинаний, что удивительно, вопреки всем правилам. Ты не колдуешь, а изменяешь мир силой своего желания, своего горя, своего зла…
— Хорошо.
— Возможно.
Женщина тоже посмотрела на воду, на Бориса, впихивающего в рот белобрысой девки ложечку с десертом, и скривилась:
— Что я могу с ними сделать?
— Всё, что захочешь.
— Могу убить?
— Можешь.
— И мне за это ничего не будет?
— Полиция не верит в магию, — теперь мужчина негромко рассмеялся. — К тому же девица и Борис в другой стране.
— Тогда убью, — решила Ксана. — Не хочу его больше видеть.
— Так быстро? — удивился незнакомец.
— Предлагаешь поиздеваться над ними?
— Почему нет? Ты ведь этого хочешь.
Ксана помолчала, прислушиваясь к чувствам, а затем призналась, что мужчина прав: она хотела долгой мести, хотела, чтобы любовники переживали, тряслись от ужаса и непонимания, хотела насладиться их страхом. Согласилась и вновь посмотрела на увлечённого созерцанием реки собеседника.
— Я люблю ночную Москву, — размеренно произнёс он, словно поняв, что женщина готова слушать. — Моя Москва — тёмная бездна, порождающая отражения тёмной бездны во всех Отражениях одновременно и забегающая даже в грядущее. Моя Москва пропитана энергией Ша, и её вечный круговорот повторяет жизнь под лучами украденного у Солнца света. Моя Москва обволакивает туманом, и его холод делает меня поэтом. Иногда я брожу по Москве и читаю ей стихи. Я болею, когда уезжаю, и наслаждаюсь, переступая московский порог. Бездна моя, Москва — единственная слабость, которую я себе позволил. Иногда я ловлю себя на мысли, что хочу убить всех, чтобы никто не мешал мне наслаждаться Москвой…
— Вообще всех?
— Дворников придётся пощадить.
И Ксана вновь услышала смешок, полетевший в темноту реки. Но не сделавший её темнее.
— Ты знаешь моё имя, а я твоё — нет, — сглотнув, произнесла она.
— Называй меня баал Гаап, — ответил мужчина. — Называй с уважением.
— Баал — это имя?
— Титул. И ты должна говорить «вы».
— Почему?
— Потому что титул — это власть.
— Надо мной?
— И над тобой тоже.
— Я ничего не знаю о твоей власти.
— Ещё узнаешь, — пообещал Гаап.