Отражения звезд

Так много хранит человеческая память, и так мало, в сущности... даже лучшее, даже необходимое по сердечной своей силе проходит нередко, как облако, не успеваешь даже уследить его движение, и вот он снова в том городе, в котором наказал себе не бывать, чтобы не бередить воспоминаний.

С месяц назад он, заслуженный деятель искусства, Василий Аристархович Гребенников, привыкший больше вынимать из своего почтового ящика письма со штампами всяческих учреждений, в работе которых принимал то или иное участие, получил письмо, написанное старательным, еще полудетским почерком:

«Уважаемый Василий Аристархович, в библиотеке музея школы № 8 хранится составленный Вами путеводитель по нашему городу. Наш краеведческий школьный кружок очень просит приехать к нам на наш праздник 28 ноября. В этот день мы отмечаем пятилетие со дня основания нашего школьного музея».

А далее некая Галя Азарова писала, что состоится вечер с выступлениями юных краеведов, и, может быть, согласится выступить и он, Василий Аристархович, а на вокзале его встретят. И Гребенников, сидя за рабочим столом, смотрел в вечернее окно своей комнаты, а в густой синеве, словно проявлялся негатив, возникало постепенно то, что было некогда так близко и так нужно...

«Не следует, Галя, — сказал он мысленно той, которая по поручению школьного краеведческого кружка прислала приглашение приехать, — не следует мне приезжать. Близких в нашем городе у меня никого не осталось, а старых друзей недосчитаешься: одни погибли на войне, другие в свою пору эвакуировались, обжились новом месте, а в вашей библиотеке хранится не путеводитель, а моя монография об архитектурных памятниках нашего города, стоявшего некогда на торговых путях древней Руси. Это славный город со славной историей, и не за горами его семисотлетие».

А потом он сказал и вслух, но уже самому себе:

— Впрочем, может быть, вы не правы, Василий Аристархович? Может быть, человек должен почаще посещать те места, с которыми связана его жизнь, чтобы не закоснеть совсем?

Он достал листок почтовой бумаги, написал: «Спасибо, юные краеведы, за приглашение приехать на ваш праздник, непременно постараюсь приехать», — и город его молодости снова был с ним, город в садах, со старинными зданиями, которые описал в своей монографии, описал и Торговые ряды, и сохранившуюся усадьбу восемнадцатого века Хвалынских, и ротонду в Пушкинском саду, с которыми связана была его молодая, такая трогательная по воспоминаниям любовь... Здесь встречался он с той, которая должна была стать его спутницей, некогда одноклассницей Олей Рябовой, с ее застенчивой красотой и робкой влюбленностью в него еще со старших классов школы. Они прихватывали с собой томик Пушкина, и в ротонде читали стихи, а иногда лишь просто сидели рядом, и тихие дали лежали позади балюстрады ротонды. Оля кончала тогда педагогический институт, готовилась по следу своей матери, старой учительницы, стать преподавателем русского языка, а он решил посвятить себя изучению искусства, и так гармонически, казалось, должно сложиться далее в их жизни...

Но все сложилось, однако, иначе: он вернулся в Москву заканчивать университет, в Москве с ее шумной жизнью как-то отошло в сторону то, что постепенно стало казаться лишь увлечением молодости, уплыл и Пушкинский сад, уплыла и Оля, и лишь много лет спустя он уже твердо осознал, что потерял, может быть, самое нужное...

В своей монографии он описал среди других архитектурных памятников и построенную Камероном ротонду в Пушкинском саду с ее шатрообразной крышей и легкими, почти воздушными колоннами вокруг, за которыми в свою пору лежали просторы его жизни.

И вот он снова в тех местах, о которых все как-то тревожнее, как-то болезненнее думал с годами.

В конце перрона, у выхода в город, чтобы не пропустить приехавшего, стояли две девочки в вязаных лыжных шапочках и мальчик, все трое румяные и словно налитые свежестью зимнего утра, вглядываясь в приехавших, и одна из девочек, видимо посмелее, подошла к нему и спросила:

— Вы не Василий Аристархович Гребенников?

— Он самый, — ответил Гребенников. — А ты, наверно, Галя Азарова?

— Да, — сказала девочка. — А почему вы знаете?

— По твоим глазам узнал. По твоим глазам все на свете узнаешь.

Вторую девочку звали Наташей Ростовцевой, а мальчик был с несколько сложным именем — Иннокентием Свержинским, но если попросту — Кешей, и трое краеведов сказали наперебой:

— Спасибо, что приехали, Василий Аристархович, вашу телеграмму получили вчера, но Лидия Михайловна сказала, чтобы на всякий случай мы вышли бы к проходящему поезду встречать вас, он прошел два часа назад.

— Неужели два часа ждете меня? И кто такая — Лидия Михайловна?

— Это наша учительница русского языка, — сказали они снова наперебой.

— Какой же распорядок? — поинтересовался Гребенников, когда шли к остановке автобуса на вокзальной площади.

— Сначала поедем в нашу школу, для вас в буфете приготовлен завтрак, потом посмотрите музей, а вечер будет в пять часов.